Архив метки: плакат

ИРАНСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

Феномен иранского графического дизайна удивляет мир, по крайней мере, уже полтора десятилетия. На рубеже веков иранские плакатисты стали регулярно завоевывать награды на всех крупных профессиональных турнирах. Получали они награды и на Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела». В 2008 году плакат иранца Мохаммада Джамшиди был удостоен Golden Bee Award на «Золотой пчеле 8», а в 2004 году, на «Золотой пчеле 6», общественное движение «Музей дизайна» присудило свой диплом Афсарпуру Али. К моменту сдачи этого номера в печать результаты работы международного жюри биеннале «Золотая пчела 10» еще не поспели. Так что неизвестно, оказался ли кто-нибудь из иранцев среди лауреатов последней биеннале. Но в любом случае иранская экспозиция на «Золотой пчеле 10», проходившей в октябре, была, как всегда, весьма заметной, привлекавшей внимание и публики и профессионалов. Кроме того, в ЦДХ в рамках биеннале экспонировалась еще и специальная выставка 30 ведущих иранских плакатистов «Persianissimo», составленная Маджидом Аббаси. Она подкрепила ощущение того, что пора, как говорится, назвать вещи своими именами. Назвать это явление, соединяющее национальный колорит с международным качеством, самобытность c универсальностью, традиционное арабское письмо с самой современной европейской типографикой – иранской школой плаката.

Abbasi Majid

В истории дизайна не так уж много страниц, имеющих национальность: швейцарская школа графики 1950-70-х годов, польская школа плаката 1960-80-х… Современная иранская школа плаката вполне уже готова занять место в этом ряду. Она обладает узнаваемостью и пластической целостностью, оформленностью и пассионарностью, делающей ее примером для других.

Для нас она может служить вдохновляющим примером того, как национальную письменность можно внедрить в контекст современной визуальной культуры. С кириллицей ведь похожая проблема. Она хоть и родственница латинице, но остается экзотикой для западного глаза. Наши дизайнеры предпочитают использовать латиницу в своих плакатах, вывести кириллицу на международную орбиту пока не удается.

Как это удалось иранским дизайнерам – загадка. Как вообще оказалось возможным появление дизайна уровня мировых, то есть, по-существу, западных стандартов в стране, где запрещена трансляция западной музыки и показ западных фильмов, в стране с антизападной внешней политикой, с жесточайшей цензурой средств массовой информации и смертной казнью как средством управления обществом?

Abedini Reza

И в то же время – еще один парадокс: иранское государство не жалеет денег на культуру. В стране проводится невероятное количество фестивалей искусств, в том числе – несколько плакатных биеннале и крупных дизайнерских конкурсов. Большие средства вкладываются в развитие иранского кинематографа, в котором преобладает занимающее прочные позиции на международной арене арт-хаусное кино. Причем к работе над титрами фильмов привлекаются лучшие дизайнеры-графики страны. Кстати, практически все они занимаются параллельно несколькими видами творчества: мультипликацией, видео-артом, фотографией, книжной иллюстрацией, сценографией, интерьерным дизайном, скульптурой, живописью, графикой, не говоря уже о каллиграфии, которая входит в обязательный джентльменский набор образования и творчества каждого дизайнера.

Иранский плакат тоже имеет сложный состав. В основе даже самых лаконичных работ лежит микс изображения и текста, типографики и каллиграфии.

Hesaraki Alireza

Иранская типографика по своей рукотворной природе каллиграфична. Причем, редко когда арабское письмо выступает само по себе, обычно оно фигурирует на плакатах вместе с латинскими строками. Композиционное взаимоотношение англоязычных текстов и строчек на фарси – почти всегда «парное катание», продуманное созвучие, построенное на понимании их естественной разницы, а не параллельное сосуществование как у нас, в нашем извечном состязании кириллицы и латиницы.

Текст в иранском плакате часто размещается не рядом с изображением, «картинкой», а внутри него: темным шрифтом по светлому изображению, вывороткой по темной картинке. Казалось бы, свободного фона вокруг – пиши, не хочу. Но нет – тексты льнут к картинке, попадают в ее ласковые сети, а то и вовсе растворяются, тонут в ее утробе, улавливающей, засасывающей, поглощающей текст. И фон вокруг становится уже не пустой белизной или чернотой модернистского космоса, а живой средой, заполняющей собой все пространство

Налицо явные признаки постмодернистской парадигмы. Так что иранский плакат можно считать первой оформившейся национальной школой эпохи постмодернизма. Но чем иранский плакат отличается от постмодернистских художественных явлений, так это качеством, которое называют «сильной проектностью». Иранская типографика – горячая алхимическая лава действующего вулкана. Супергерой мирового дизайна, член жюри «Золотой пчелы 10» Алан Ле Кернек, побывавший в Тегеране, был поражен: «Там такая энергетика!» И добавил неожиданно для меня: «Это так похоже на Россию!»

Подспудное влияние на формирование иранского дизайна оказал, несомненно, ислам. Не только потому, что это заведомо горячая религия. Запрещая изображения, ислам веками культивировал неизобразительную выразительность абстрактного характера, элементарную геометрию, наполненную символикой. Для модернистского дизайна такой визуальный язык – родной. Кстати, среди немногих иностранных культурных явлений, для которых государственная цензура делает исключение – русский конструктивизм. А для постмодернистского графического дизайна важно другое – традиция изобразительной трактовки самого текста, превращения его в «картинку», как оно нередко происходит в исламской каллиграфии.

Kamali Rasool_

Иранская школа – явление не анонимное, она состоит из ярких личностей со своими собственными творческими концепциями и уникальными почерками. Иранские плакаты образуют узнаваемую, целостную систему, но в то же время несут на себе черты индивидуальности каждого мастера.

Старшее поколение иранских дизайнеров-графиков – Садек Барирани, Ибрагим Хагиги, Фаршид Месгали, Гобад Шива. Огромным авторитетом пользовался Мортеза Момаез, который был основателем Общества иранских дизайнеров-графиков IGDS, президентом Международной тегеранской биеннале плаката, соучредителем и главным редактором журнала «Neshan», ведущего дизайнерского журнала. Я помню, как меня поразили в Интернете кадры с его похорон. Народа на них – как на хорошей демонстрации, человеческий поток уходил за горизонт.

Звезды среднего поколения, вошедшие в профессию в 90-е, одновременно с наступлением цифровой эпохи – Реза Абедини, Саед Месхи, Масуд Нежбати, Бижан Сайфоури, Мехран Замани и другие. Это они подняли иранскую волну на международных фестивалях, биеннале и конкурсах, завоевывая различные награды на мировом уровне. Маджид Аббаси, куратор выставки «Persiannisimo» и член жюри «Золотой пчелы 10», принадлежит как раз к этой амбициозной генерации.

Молодое поколение олицетворяют собой такие дизайнеры как Аря Касаей, Хома Делварай, Фархад Фозоуни, Педрам Харби, Иман Раад, Мехди Саиди, Париса Ташакори. Им принадлежит будущее иранской школы плаката. А у нас есть все резоны внимательно наблюдать за ней.

Первая публикация:
Сергей Серов. Иранская школа плаката. – INTERNI 2012, ноябрь.

Если вы присматриваетесь к профессии графического дизайнера, но пока не решили: «моё — не моё», «потяну — не потяну», рекомендую вам пройти тест на выявление ваших скрытых способностей. Точность прогноза моего теста составляет около 90%, то есть, после его прохождения я с 90% уверенностью могу вам сказать, стоит вам начинать учиться дизайну, или вы впустую потратите время . Тест бесплатный. Действуйте!

ПОЛЬСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

Добавить комментарий

Cердца наших дизайнеров-графиков, особенно старшего поколения, всегда наполняются самыми теплыми чувствами, когда произносятся эти слова – «польская школа плаката». Прежде всего – благодарностью за то благотворное влияние, которое оказал на их творческое становление польский плакат, бывший для них и школой современной образности и источником вдохновения. В советские времена Польша как страна социалистического лагеря была намного доступнее Запада. Журнал «Польша» вообще служил для них окном в Европу, а кроме того в каждом номере имелась вкладка с польским плакатом. В обязательном порядке они украшали мастерские наших художников, которые знали и чтили такие имена мэтров польского плаката как Хенрик Томашевский, Ян Леница, Вальдемар Свежий, Виктор Гурка, Франтишек Старовейский, Роман Цеслевич и другие.

Кроме идеологического бремени нас с Польшей сближал нищий ассортимент наборных шрифтов, бедная полиграфия, приверженность к литературности… Но в польском плакате всё это было преодолено невероятной художнической страстью и жаждой свободы. Бедную полиграфическую базу, которая не давала возможности полноценно развиваться типографике, победила экспрессивная творческая каллиграфия, рукописные и рисованные шрифты. Фотографию заменила живописная и графическая иллюстрация. Польские плакаты стали оперировать языком авангардного изобразительного искусства, обретали авторскую, личностную уникальность. Они образовывали узнаваемую, целостную систему, но в то же время несли на себе черты индивидуальности каждого мастера. Наши художники жадно впитывали этот опыт, тянулись за ним.

Но и для остального мира польская школа плаката оказалась влиятельным, значимым явлением. Почему? Что польская школа дала мировому дизайну? Чем она оказалась ему интересной полвека назад? Чему она учит сегодня?

Музей плаката в Вилянуве, пригород Варшавы

Хотя «золотой век» польской школы плаката, пик ее популярности пришелся на 50-70-е годы, она продолжает развиваться, оставаясь достаточно актуальной и по сей день. В знаменитой книге Стивена Хеллера и Сеймура Хваста «Графические стили» приведена схема развития стилевых процессов, расположенная на оси времени. «Польский стиль» имеет на этой схеме свое начало в 50-х годах. Конца, в отличие от других стилей, у него нет – диаграмма «польского стиля» уходит за край формата, в современность, в ХХI век.

В истории мирового графического дизайна не так уж много страниц, имеющих национальность. В ХХ веке дизайн формировался в русле профессиональной модели, не отвлекающейся на национальные особенности. Функция, конструкция, технология – у всех в «пятом пункте» был прочерк. Чтобы национальная школа могла преодолеть универсалистские нормы, она должна обладать не только концептуальнной целостностью и зрелостью, но и харизматичностью, пассионарностью, творческой энергией, расширяющей границы профессии, двигающей ее вперед и делающей эту школу примером для других.

На схеме Хеллера-Хваста время появления польской школы обозначено как время господства «позднего модернизма». Польская школа, разумеется, тоже принадлежала модернистско

му дизайну. Подобно тому, как предметный дизайн того времени стремился обнажать конструкцию и промышленную технологию, польский плакат демонстрировал художественную технологию, графические приемы, техники и материалы: пастель, карандаш, акварель, аппликацию, коллаж. Изобразительность в польском плакате стремилась к дизайнерской знаковости, лапидарности, простоте, обобщенности формы. Чистая форма, абстракция на зыбкой грани с изобразительностью. В фигуративной знаковости польская школа открывала ресурсы метафорического знакообразования, совмещающего в одном изображении несколько смыслов.

Но, с другой стороны, знаковость тяготела к прямо противоположному – к сложности пластики и цвета, разнообразию фактуры. Благодаря польскому плакату дизайнерский мир увидел, что однозначность информационного послания и знаковость графической формы, которые так ценились в то время, могут сочетаться с авторским художественным артистизмом, с тонкой эмоциональной нюансировкой, богатством пластической трактовки образов. В польской школе плаката универсальность соединилась с уникальностью, рациональность с чувственностью, графичность с живописностью, простота со сложностью…

Польский плакат вносил в модернистское мироощущение и другие черты, которые потом стали характерны для постмодернистской парадигмы. Например, повышенный эмоциональный фон. Иногда – вспышки экспрессии, всполохи страсти, иногда – тонкая лиричность и камерность. Эмоциональность польских плакатов порой перехлестывает в область шоковой выразительности. Часто их темой становится откровенная эротика, порой на грани фола, но спасением от пошлости выступает остроумие дизайнерских решений. Нередко в плакатах бьет через край чёрный юмор, такое сочетание и взаимоперетекание живых и мертвых, что гоголевский Вий отдыхает. При этом темы обнаженной чувственности и инфернальной жути могут соединяться между собой самым премилым образом.

Мистицизм, напряженная страстность в отношении к радости жизни и к ужасу смерти, ирония, артистизм, неслиянная множественность и нераздельное единство авторских художнических манер – всё это внесло в упорядоченный мир модернистского дизайна яркие, неповторимые цвета, фактуры, линии и образы.

Впервые формулу «польская школа плаката» употребил Ян Леница в 1960 году, назвав так свою статью в международном журнале «Грэфис». Оглядываясь вслед за ним на только что прошедшее десятилетие, весь дизайнерский мир увидел, что произведения польских художников действительно складываются воедино, в одно целое. А на первой Международной биеннале плаката в Варшаве в 1966 году, на сопровождавшем ее международном научном симпозиуме, посвященном образу и роли плаката в урбанистической среде, влияние польской школы на мировой графический дизайн получило окончательное признание.

Международная биеннале плаката в Варшаве, безусловно, способствовала и продолжает способствовать этому влиянию. Польские плакатисты принимают активное участие и в других международных профессиональных турнирах. В том числе и в Московской международной биеннале графического дизайна «Золотаяпчела». Остроумный, изобретательный Тадеуш Пехура дважды становился лауреатом «Золотой пчелы» – в 1996 и в 2000 году. А в 2006 году на «Золотой пчеле 7» среди победителей биеннале оказалось сразу три польских мастера: Богна Отто-Вергжин, Марта Топоровска и Лешек Жебровски. Это свидетельствует о том, что польские плакатисты остаются авторитетными мастерами на международной дизайнерской арене и в начале нового века.

Я думаю, можно согласиться с оригинальным исследователем национальных образов мира Георгием Гачевым, который считает, что символическая сущность Польши – в споре стихий воды и огня, романтизма и позитивизма. Приоритеты в этом диалоге отражены в национальном флаге, в котором белый цвет расположен над красным, романтизм над позитивизмом. Это имеет прямое отношение и к польскому плакату.

Для понимания исторических перспектив польской школы мне кажется важным еще одно его наблюдение. Он писал, что в польском восприятии мира время важнее пространства, а из модальностей времени актуальнее всего время настоящее. Но именно такова ориентация всего нашего времени: «здесь и сейчас».

Сергей Серов. ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ – INTERNI 2012 июнь

Hipgnosis. Виниломания 70-х

Добавить комментарий

В конце 60-х, двое молодых студентов Королевского колледжа искусств Торгерсон и Пауэлл тусовались с экспериментальной группой Pink Floyd, и те по-дружески попросили их придумать обложку для своего первого альбома. Молодые люди в то время учились один – кинопроизводству, другой – живописи и для проявки фотографий, могли использовать тёмную комнату своего колледжа.

Оговорюсь, что графический дизайн до появления PC (в 1985 г.) был весь на основе фото коллажа и требовал кучу аппаратуры и главное – тёмную комнату для проявки и печати. Так что после окончания учёбы, молодым людям пришлось обзавестись собственной тёмной комнатой. Сначала они обустроили небольшую проявочную в ванной Пауэлла, а потом, в начале 1970-х годов, арендовали отдельное помещение и перебрались туда. С этого момента началась официальная история дизайн- студии, которой предстояло вписать своё имя золотыми буквами в анналы истории графического дизайна XX века…

Арендовав помещение, Торгерсон и Пауэлл сразу же придумали себе название «Hipgnosis». Слово им понравилось не столько из-за созвучия с «hypnosis» (гипноз), а скорее из-за необычного сочетания слова «hip» (новый, модный) с гнозисом, обозначающим высшее эзотерическое знание.

Пик популярности дизайн-студии «Hipgnosis» пришёлся на 1973 год, когда ими была спроектирована обложка для альбома The Dark Side of the Moon группы Pink Floyd. Дизайнеры представили группе несколько вариантов. По словам барабанщика Ника Мэйсона, дизайн с призмой-пирамидой оказался наиболее подходящим и был единогласно принят. Альбом имел огромный успех, побил все рекорды по продажам, а обложка, спустя пару десятилетий, была признана одной из лучших за всё время существования музыкальной индустрии. С тех пор студия снискала славу. Ей поступали заказы от таких музыкальных коллективов, как Led Zeppelin, The Rolling Stones, Genesis, UFO, Black Sabbath, AC/DC, The Alan Parsons Project и др.

Сторм Торгерсон

Примечательным обстоятельством является тот факт, что «Hipgnosis» никогда не требовали за работы над оформлением альбомов какие-то конкретные суммы, предоплаты и т.д. , оставляя заказчикам право платить в зависимости от того, насколько им понравился результат. Большинство созданных ими за 10 лет образов стали культовыми, наметив пунктиром основные тренды развития дизайна музыкальной обложки на четверть века вперёд.

По сути Торгерсон и Пауэлл создали новый жанр в графическом дизайне. Если смотреть на работы коллектива через призму концепции функционального дизайна, дизайн «Hipgnosis» можно отнести к типичному постмодернизму, с его мистической заумностью, эклектичным смешением образов, приёмов и техник.

«Hipgnosis» прекратил существование в середине 80-х, одновременно с уходом с рынка винила и заменой его CD.

А в апреле 2013 года умер создатель студии Hipgnosis Сторм Торгерсон. Ему было 69 лет.

Некоторые работы Hipgnosis 70 и 80-х годов:

ЭТИ ОТЧАЯННЫЕ ФРАНЦУЗЫ. ПЛАКАТЫ ПАРИЖСКОЙ ГРУППЫ «GRAPUS»

Добавить комментарий

ПЛАКАТЫ ПАРИЖСКОЙ ГРУППЫ С НЕПЕРЕВОДИМЫМ, НО ЯВНО НЕЭСТЕТИЧНЫМ НАЗВАНИЕМ «GRAPUS», ВДОХНОВЛЕНЫЕ МАЙСКИМИ СОБЫТИЯМИ 1968 ГОДА, СТАЛИ ОДНОЙ ИЗ ЯРКИХ СТРАНИЦ В ИСТОРИИ СОВРЕМЕННОГО ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА

Все смешалось в мае 68-го! «Вся власть воображению!». «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!». Студенческий креатив лихо соединял между собой демократические, коммунистические, анархистские лозунги. Безбашенный французский бунт 68-го парализовал не только вертикаль государственной власти. Он стал началом конца монополии модернизма в визуальной культуре. Творчество группы молодых плакатистов, участников майских событий, оказалось своего рода французской версией постмодернистской «новой волны». Оно сочетало в себе альтернативную протестную энергию и социальные импульсы с композиционной экспрессией, живописностью, свободной типографикой и каллиграфией.

Группа «Грапю» просуществовала двадцать лет, с 1970-го по 1990-й год, но ее участники и последователи продолжают оставаться на видных ролях в мировом художественном процессе. Все следующее двадцатилетие они были неизменными участниками Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела». Один из основателей группы и ее творческий лидер Пьер Бернар получил премию в номинации «Логотипы» на биеннале «Золотая пчела 3» в 1996 году. Он был награжден за фирменный стиль Лувра – как раз за тот самый проект, который привел к распаду группы. Другой основатель «Грапю» – Жерар Пари-Клавель – трижды становился лауреатом «Золотой пчелы». В 2004 году на «Золотой пчеле 6» он был удостоен премии в номинации «Плакаты», а до этого, на «Золотой пчеле 2» в 1994 году, получил сразу две награды – Медаль Министерства культуры России и Гран-при!

В статье, написанной специально для «INTERNI», питерский искусствовед Оксана Ващук, постоянный автор журнала, рассказывает о творческом пути группы «Грапю»

Сергей Серов

Весной 2013 года французы отмечали 45-летие майских событий 1968 года. Те дни ознаменовались массовыми студенческими волнениями, баррикадами и многотысячными манифестациями в Париже. Озвученные на первомайских демонстрациях требования социальной справедливости, демократизации, равноправия полов, отмены цензуры и полицейского произвола стали реакцией на ужесточавшийся авторитарный режим Шарля де Голля. Студенческие выступления поддержала всеобщая забастовка, в которой приняли участие более десяти миллионов человек. Однако значимость мая 1968-го состоит не только в масштабе случившегося, но прежде всего в демократическом характере того общенационального порыва, который охватил страну и привел к серьезным переменам в общественном сознании.

Общий тон задавали анархические идеи всеобщего освобождения, вызвавшие к жизни яркую контркультуру «новых левых». Демонстранты провозглашали: «Запрещать запрещается!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного!», «Забудь все, чему тебя учили – мечтай!», «Границы – это репрессии!», «Дважды два уже не четыре!», «Все – и немедленно!». Став апофеозом утопических грез о либеральном социальном повороте, лозунги 1968 года свидетельствовали о кардинальном переломе в культурной ситуации Запада. Творчество легендарной творческой группы «Grapus» (Грапю), основанной в Париже участниками тех самых майских событий, можно рассматривать как своего рода графическую квинтэссенцию эпохи, точкой отсчета которой стал 1968 год.

Турбулентное духовное состояние нации, резонировавшее со знаковыми событиями в других странах – подавлением «Пражской весны», убийством Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, войной во Вьетнаме– отразилось и на художественной жизни страны.

Молодое поколение уверенно выбирало нонконформизм, индивидуализм и смелые эксперименты. Ответом на бессмыслицу, абсурд и жестокость войны стала субкультура хиппи, а реакцией на консерватизм властей – ниспровержение старых авторитетов и идеи еврокоммунизма. На волне всеобщего идеализма и оптимистических надежд графический дизайн «Грапю» стал экспрессивным средством выражения общественных настроений. Из-за приверженности участников группы марксизму буржуазная публика прозвала их «сталинскими негодяями (crapules staliniennes)», откуда и возникло вызывающее название «Grapus».

С момента основания в 1970 году в группу входили Пьер Бернар, Жерар Пари-Клавель и Франсуа Мийе. Пять лет спустя к ним присоединились Жан-Поль Башолле и Александр Йордан. Бернар и Пари-Клавель познакомились еще в 1966 году в Варшаве – они вместе учились у основоположника польской школы плаката Хенриха Томашевского. Именно ему они обязаны своей поэтикой образов «хэнд-мейд» и нарочито небрежной, жестуальной каллиграфией. Томашевский научил их и емким визуальным метафорам. Не случайно в работах «Грапю» встречается множество символов из лексикона графического эсперанто.

Лидер группы Пьер Бернар говорил: «У меня не хватает терпения восхищаться красотой… Мое творчество – это скорее сумасшедшая идея, нежели художественное совершенство. В моем дизайне нет ничего миловидного, способного польстить глазу». Действительно, в своих плакатах Бернар осуществлял своего рода визуальные диверсии, разбивая в пух и прах представления благовоспитанных снобов о границах приличия в публичных высказываниях. Его графические дерзости приковывали взгляд прохожих, вовлекая их в эксцентричное действо и заставляя эмоционально проживать художественное сообщение. Вместо спокойствия разборчивой, удобочитаемой типографики Бернар предлагал зрителям густую волнующую энергетику бунтарства.

Плакат для выставки «Грапю» в бреде (Нидерланды). 1985

В буклете 1979 года, вышедшем к первой выставке «Грапю» в Гренобле, опубликован своеобразный творческий манифест группы: «Мы – творческий коллектив, действующий в обществе индивидуалистов, где художники разобщены, враждуя друг с другом, где они стеснены жесткой социальной иерархией, являясь, в конечном счете, одинокими маргиналами. Мы должны бороться против угнетенности, отчаяния и затаенной в обществе злобы. Мы стремимся наладить социальную коммуникацию в стране, где все направлено на коммерческое потребление, а между надменно-элитарной культурой, стагнирующими профсоюзами и скверной политической жизнью зияет пропасть».

Дизайнеры считали неприемлемой ситуацию, когда учреждения культуры, социальные и политические институции облекают свои послания обществу в форму банальных слоганов и сентиментального китча. Они выступали за решительное обновление визуального языка и обращались к смелым, ненормативным образам, которые были под стать произошедшим в обществе переменам. Например, один из плакатов группы, анонсирующий фестиваль коммунистической молодежи, изображает Карла Маркса в образе автостопщика (1976).

К этому времени относится сотрудничество группы с Пабло Пикассо и Франсуа Леже, которые, как и участники «Грапю», состояли во Французской компартии. Частыми гостями в мастерской «Грапю» были именитые плакатисты Роман Чеслевич и Раймон Савиньяк. Среди современников, повлиявших на стилистику группы, следует назвать дизайнеров нью-йоркской студии «Pushpin».

Плакаты «Грапю» изобилуют отсылками к мировому политическому контексту. В них – и ликование в связи с окончанием Вьетнамской войны (1975), и критика ограничения прав человека и укрепления милитаризма в Турции (1982), и негодование по поводу осады Бейрута в ходе ливано-израильской войны (1982). Темами социально-политических плакатов «Грапю» становились демонстрации за мир и разоружение, конгрессы компартии, осуждение политики апартеида и расизма, борьба с бедностью, государственные программы в сфере культуры, урбанизма, экологии. Благодаря этим работам к «Грапю» пришел громкий успех, обеспечивший им видное место в авангарде французского графического дизайна.

С самого момента своего существования участники группы приняли решение не работать в сфере коммерческой рекламы, более всего их увлекала возможность сконцентрироваться на социокультурной миссии дизайна. Значительная часть произведений «Грапю» создана для театров, музеев, библиотек, газет, концертных и выставочных залов, спортивных мероприятий, музыкальных и кинофестивалей. Клиентами «Грапю» были Центр Жоржа Помпиду, Национальный театр Одеон, Лувр, парижский парк «Ла-Вилле́т», муниципалитеты городов Иври и Обервильё, министерство культуры Франции.

Особое место в творческом наследии «Грапю» занимают работы для авангардного «Театра саламандры» в Лилле. В них ничем не ограниченная творческая свобода художников обрела наиболее яркое воплощение. Как прежде дадаисты, для выражения протестного духа участники «Грапю» нередко прибегали к актам визуального вандализма. На основе всем известных «открыточных» или даже портретных образов они создавали драматичные коллажи из разнохарактерных элементов, используя технику граффити, живопись, фотографику, знаки массовой культуры, рукописные и наборные шрифты. В этом живом театре абсурда звучали отголоски французского сюрреализма и возрождался забытый, почти архаичный кураж карнавальных мистерий.

К 80-м годам состав группы значительно расширился и временами доходил до двадцати человек. По пятницам вся группа собиралась вместе для обсуждения планов и текущих проектов. Работая над плакатами, они объединялись как минимум по двое, поскольку превыше всего ценили возможность мыслить коллективно. Отрицая внутреннюю иерархию в группе, они считали своим важным преимуществом коллективный метод работы. Отстаивая свои решения перед заказчиком, группа выступала как единый сплоченный коллектив, сохраняя изначально декларированное равноправие всех участников. И хотя никем не ставилось под сомнение идейное лидерство Пьера Бернара, все выходившие из студии работы подписывались только словом «Grapus».

В своих плакатах «Грапю» совмещали беглый рисунок или наскоро сделанное, несложное изображение с остроумной задумкой, которая легко прочитывалась зрителем. В качестве примера можно вспомнить плакат 1978 года, выполненный по заказу муниципалитета Гавра и посвященный Дню взятия Бастилии. В нем дизайнеры использовали весьма удачный прием, обыграв порядок цифр в известной всем со школьной скамьи дате – 1789. Выделив красным цветом цифры 7 и 9, они стрелкой указали, что девятку нужно перенести вперед и поставить перед семеркой, как будто исправляя ошибку в ученической тетради. Так был создан один из наиболее известных плакатов «Грапю», ставший визитной карточкой группы.

Плакат для выставки «Грапю» в париже. 1982

Другим известнейшим произведением «Грапю» стал лист, анонсирующий собственную выставку группы в парижском музее плаката (1982). На нем изображена выскакивающая на пружине из коробочки игрушка-попрыгунчик, в «лице» которой слились образы массовой культуры ХХ века. В ней ироничным образом соединены черты Микки Мауса и Гитлера, к ним в виде глаза добавлена знаменитая «мишень» представителя американского поп-арта Джаспера Джонса, второй «глаз» представляет собой серп и молот в сиянии. В улыбающемся рту этот странный персонаж держит указатель с надписью «Еxpo» (выставка). Противоречивый и многоголосый, этот образ с плаката «Грапю» заключает в себе все или почти все общекультурные смыслы, рожденные историей прошлого столетия.

В 1989 году, в ходе работы над проектом по созданию нового фирменного стиля для Лувра между членами группы впервые возникли серьезные разногласия. Настояв на принятии этого крупного государственного заказа, Пьер Бернар пошел в разрез с принципами, по которым группа отказывалась от прямого содействия властям. Сотрудничество с Лувром как оплотом буржуазного консерватизма в культурной политике было для «Грапю» символом конформизма, отступления от собственного морального кодекса. Ощущение предательства своей оппозиционной миссии вызвало раскол в группе. Не смягчило ситуацию даже то обстоятельство, что Бернар стремился подчеркнуть значение Лувра как подлинно народного музея, а не учреждения для привилегированного класса и культурной элиты. В знак несогласия с позицией Бернара несколько художников вышли из состава группы.

1 января 1991 года группа официально объявила о своем распаде. После себя она оставила более 800 плакатов, множество подражателей и последователей. К их числу сегодня относятся группа «Laboratoires СССР», Эльза Мелло и Бруно Суэтр. Определенное влияние стилистики «Грапю» прослеживается и в творчестве мэтров современного французского дизайна Алана ле Кернека и Мишеля Буве.

В наше время многие бывшие участники «Грапю» продолжают активно работать – Александр Йордан и Аннет Ленц еще в 1986 году основали ныне крайне успешную группу «Nous Travaillons Ensemble» (Мы работаем вместе). Пьер Бернар и Жерар Пари-Клавель трудятся независимо. Прервавшись внезапно, двадцатилетняя эпоха «Грапю» не канула в Лету, она стала бесценным источником опыта и вдохновения для многих современных мастеров.

Оксана Ващук.

Хома Делварай. Иранский плакат

Добавить комментарий

Феномен иранского графического дизайна удивляет мир, по крайней мере, уже полтора десятилетия. На рубеже веков иранские плакатисты стали регулярно завоевывать награды на всех крупных профессиональных турнирах. Как это удалось иранским дизайнерам – загадка. Как вообще оказалось возможным появление дизайна западных стандартов в стране, где запрещена трансляция западной музыки и показ западных фильмов, в стране с антизападной внешней политикой, с жесточайшей цензурой средств массовой информации и смертной казнью как средством управления обществом?

Хома Делварай – принцесса Жасмин иранского плаката, графический дизайнер из Тегерана, одна из ярчайших представителей этой самобытной школы. В основе большинства её работ лежит микс изображения и текста, типографики и каллиграфии. Её плакаты по своей рукотворной природе каллиграфичны. Редко когда арабское письмо выступает само по себе, обычно оно фигурирует на плакатах вместе с латиницей. Композиционное взаимоотношение англоязычных текстов и строчек на арабском – почти всегда гармоничное созвучие, построенное на понимании их естественной разницы.

Об Иранском плакате в своей статье С.И.Серов писал: ” Подспудное влияние на формирование графического дизайна Ирана оказал, несомненно, Ислам. Не только потому, что это заведомо горячая религия. Запрещая изображения, ислам веками культивировал неизобразительную выразительность абстрактного характера, элементарную геометрию, наполненную символикой. Для модернистского дизайна такой визуальный язык – родной”.

Хома Делварай была одним из специальных гостей иранского художественного фестиваля в Гааге (2007), фестиваля в Берлине (2012). Свою первую заграничную персональную выставку открыла в Нью-Йорке в 2014 году. Её работы эксонировались и в Москве, в рамках международной биеннале плаката “Золотая пчела”. Ряд ее работ хранятся в коллекциях музеев, таких как: Государственный Эрмитаж, Смитсоновский музей дизайна Нью-Йорк, Музей декоративных искусств Париж. В последние годы Хома приглашается в качестве члена жюри престижных международных конкурсов графического дизайна, ведёт активную преподавательскую деятельность.

Читать: С.И. Серов “Иранская школа плаката”

“Триумф воли” Людвига Хольвайна

Добавить комментарий

Людвиг Хольвайн, великий немецкий плакатист, закончивший формирование того, что называется “пластический язык плаката”. Один из тех мастеров III Рейха (Альберт Шпеер, Лени Рефенштайн, Хуго Босс), которые визуализировали и эстетизировали философию немецкого фашизма – за что и жестоко поплатились, попав под запрет на профессию, или оказавшись в тюрьме.

Родился Людвиг Хольвайн в Висбадене в 1874 году в семье мастерового. В 1891 году он поступает учиться в архитектурное бюро Фридриха Ланга, и через три года переезжает в Мюнхен, где продолжает обучение в Технической Высшей Школе. В этом же году впервые участвует в международной выставке ремесел в Турине, выставляя проекты электроламп. В 1906 году он выполняет первую успешную разработку в области графического дизайна и с этого момента окончательно переориентируется на рекламный плакат и упаковку.

Дизайн сигаретной упаковки, 1912 год.

С 1908 года Студия Людвига Хольвайна становится известнейшим немецким рекламным бюро, обслуживающих клиентов как внутри Германии, так и за её пределами. Хольвайн создает постеры для автомобилей “Ауди”, биноклей “Карла Цейса”, сигарет “Жасмати”, печатных машинок “Торпедо” и др. В 1910 году, он принимает участие в конкурсе на разработку плаката для представительства Германии на Всемирной выставке в Брюсселе и получает первую премию. В мае этого же года, побеждает с плакатом для “Интернациональной Выставки гигиены” в Дрездене. Слава и влияние студии росла столь стремительно, что в 1914 году шесть признанных дизайнеров-графиков: Франц Пауль Гласс, Карл Моос, Эмиль Преториус, Макс Шварцер и Валентин Цитара образовали группу «Die Sechs», чтобы совместно противостоять монополии Людвига Хольвайна на немецком рекламном рынке.

В 1914 году Германия развязала Мировую войну. Хольвайн получает белый билет по медицинским показаниям, и место роли солдата, продолжает по-прежнему выступать в роли плакатиста, только теперь в качестве заказчика выступает не бизнес, а министерство пропаганды.

В 1933 Людвиг Хольвайн году вступает в ряды нацисткой партии, становится активным членом национал-социалистическиого культурного истеблишмента, тем самым, открывая себе доступ к высокобюджетным госзаказам, что в последствие, после войны, ему припомнили победители. В феврале 1946 года Хольвайн получает запрет на профессиональную деятельность по политическим мотивам, а спустя месяц со своей семьей покидает роскошный дом и переезжает в маленькую квартиру. У него наступает время отчаяния и глубокой депрессии. Тихо отпраздновав свое 75-летие в сентябре 1949 года, он умирает.

Будучи всю свою творческую жизнь приверженцем классических, домодернистских традиций в графическом дизайне, он ни разу не прельстился такими довлеющими в тот исторический период художественными стилями как футуризм, экспрессионизм и конструктивизм. Художнику удалось создать свой собственный, очень узнаваемый “Хольвайн-стиль”, который не потерял своей актуальности и в нашу, пост модернистскую эпоху, оставаясь чрезвычайно востребованным в стилеобразующем пространстве современной коммерческой графики и плаката.

МЮЛЛЕР-БРОКМАНН. ШВЕЙЦАРСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ СТИЛЬ

Добавить комментарий

Шестидесятилетнюю творческую деятельность Йозефа Мюллер-Брокманна можно представить как грандиозное эпическое полотно, отражающее хронику развития интернационального швейцарского стиля графического дизайна от утверждения концепции «новой типографики» до радикальных постмодернистских экспериментов «новой волны». На протяжении десятилетий Мюллер-Брокманн оставался знаменосцем швейцарской школы графического дизайна, ее виднейшим теоретиком и практиком.

Его профессиональная деятельность началась в 1936 году, когда после обучения в Высшей художественно-промышленной школе в Цюрихе Мюллер-Брокманн начал независимую карьеру фрилансера. Он выполнял заказы для Министерства туризма Швейцарии и Швейцарских железных дорог, для театров, концертных и выставочных залов, работал в области эксподизайна и рекламы. Среди его заказчиков были такие компании, как «Geigy», «Nestlе», «Rosenthal», «IBM», «Olivetti».

В 1950-е годы ясно обозначилось лидерство Йозефа Мюллер-Брокманна как ведущего представителя швейцарской школы графического дизайна. Мастер вел активную педагогическую деятельность, возглавляя факультет графического дизайна в своей alma mater. В 1960-е он работал приглашенным профессором Университета Осаки и Высшей школы формообразования в Ульме. В 1958 году стал учредителем и редактором цюрихского журнала «Neue Grafik», способствовавшего распространению принципов швейцарской школы во всем мире. Перу Мюллер-Брокманна принадлежит ряд фундаментальных исследований по методологическим проблемам визуальной коммуникации.

Одной из самых ярких страниц в творческой биографии Мюллер-Брокманна стало создание плакатов, посвященных музыкальным программам Концертного зала Цюриха (Zurich Tonhalle). Жанр концертной афиши давал дизайнеру возможность для поисков и воплощения гармонии музыкального и графического, акустического и зрительного начал. Сотрудничество Мюллер-Брокманна с Тонхалле продолжалось больше двадцати лет, с 1950 по 1972 год. За это время было создано множество работ, вошедших в золотой фонд мирового графического дизайна.

Буквально с самого начала афиши Мюллера-Брокманна для Тонхалле стали завоевывать десятки национальных и международных наград. В 1951 году его плакаты с успехом экспонировались на выставке «Современный швейцарский плакат» в МОМА, нью-йоркском Музее современного искусства. Выполненные более полувека назад, они по сей день не утратили своей привлекательности и эстетической актуальности, став своего рода «чек-пойнтом» модернистского графического дизайна.

В своих афишах Мюллеру-Брокманну не просто удалось избежать рутинности и шаблонности работ предшественников – по сути, он осуществил модернизацию самого жанра концертного плаката в духе новой музыкальной культуры современности.

Лейбниц считал, сочинение музыки сродни управлению числами, их объединяет абстрактность мышления. Перекладывая музыкальные ритмы и гармонии на язык графического дизайна, Мюллер-Брокманн обратился к инструментарию абстрактного искусства. Его интересовали связи кубизма с музыкой Баха, Кандинского – с творчеством Шёнберга, Мондриана – с джазом. Особое значение для дизайнера имела живопись Леже и Матисса, в которой он находил идеи визуального воплощения многих тем и созвучий, ритмических структур и аккордовой фактуры музыкальных произведений. И все же наиболее плодотворным для него оказался художественный метод конструктивизма и конкретного искусства.

Плакат «Бетховен» для цюрихского «Тонхалле». 1955. Круговой ритм концентрических окружностей, в построении которых дизайнер использовал математические пропорции ряда фибоначчи, словно анимирует аккордовую фактуру музыки Бетховена и наглядно передает мощь ее звучания, демонстрируя эффект визуальной акустики геометрических формва.

В середине 1950-х годов в Европе возник особый интерес к современным музыкальным направлениям. Мюллер-Брокманн был хорошо осведомлен обо всех музыкальных новациях, поскольку вместе со своей женой – профессиональной скрипачкой – регулярно посещал вечера атональной музыки в Цюрихе. Благодаря живому интересу к музыкальной жизни Мюллер-Брокманн был прекрасно знаком с творчеством таких композиторов, как Арнольд Шенберг, Пьер Булез, Маурисио Кагель, Карл Штокхаузен, Эдгар Варез, Джон Кейдж. В 1950-е годы их эксперименты привели к появлению новых направлений в музыкальной культуре современности – конкретной музыки, алеаторики и музыкального минимализма, утверждавших на просто новую музыку – новое слышание.

Подобно тому, как современные композиторы выработали новую систему нотации, заместив традиционную повествовательность повторяющимися темпоритмическими конструктами, Мюллер-Брокманн создал оригинальную поэтику графической формы, вобравшую в себя такие сугубо музыкальные понятия, как ритм, темп, гамма, интервалы, цикличность, репетативность, алеаторика. Для создания визуального образа Мюллер-Брокманн использует каскады серповидных форм, круговороты дуг, модуляции волнообразных линий. Пульсирующие образно-шрифтовые композиции оказывались удивительно созвучными музыкальному настроению концертов, которым они были посвящены.

В плакатах Мюллера-Брокманна мы встречаем композиционную режиссуру, при которой подчеркнутая двухмерность построения неожиданно оборачивается трехмерным восприятием графического материала. Таковы, в частности, афиши для ежегодного фестиваля современной музыки «Musica Viva» в Цюрихе.

Первая работа для этого фестиваля была создана в 1957 году. Творчество мастера в это время постепенно эволюционировало в сторону строгой геометрии, в его плакатах начали доминировать простейшие фигуры – квадраты, прямоугольники, круги и их производные. При этом на афишах размещалась и подробная информация о программе фестиваля, указывались имена исполнителей, дирижеров, место и время проведения концертов, цена билетов. Геометрические композиции и текстовые блоки полностью подчинены принципам осевого структурирования листа. Сочетание контрастных по цвету линеек, плашек, геометрических форм и шрифтовых знаков подобны графическим аккордам или контрапунктам. Главенствующим элементом выразительности здесь выступает ритм, соотношение графики и «воздуха» (в музыке такую дихотомию составляют звук и тишина).

В 1960-е годы в плакатах Мюллер-Брокманна начинают преобладать шрифтовые композиции. Сформированные по принципу перекрестья, кроссворда, ступенчатых линеек или просто в виде нескольких столбцов, они представляют собой характерные образцы функциональной типографики, восходящей к авангардным работам Эль Лисицкого. В эти годы Мюллер-Брокманн продолжал работать для фестиваля «Musica Viva», а также сотрудничал с Оперным театром Цюриха. Афиши, созданные им в 60-е годы, наглядно демонстрировали принципы верстки на основе модульных сеток. Асимметричные шрифтовые композиции, размещенные на геометрических цветовых полях, формировали отчетливую тектоничность визуального высказывания. Строгий и ясный стиль этих лет стал настоящей кульминацией математического начала в творчестве дизайнера.

В 1961 году была опубликована книга Мюллера-Брокманна «Задачи художника-графика в сфере дизайн-конструирования», которая впервые детально представила модульную систему во всем ее многообразии. На примерах из собственной практики Мюллер-Брокманн показал широкие возможности дизайнера при работе с модульными сетками различной сложности.

Идея публикации этой книги возникла у Мюллер-Брокманна в период преподавания в школе искусств и ремесел Цюриха. Позже он вспоминал: «Я хотел направить молодых людей в сторону большей точности мышления». Сфокусированный на основных закономерностях формообразования в дизайне, курс Мюллер-Брокманна отчасти напоминал программу Йозефа Альберса в Баухаузе. Серьезное влияние на него оказала и пропедевтика Йоханнеса Иттена, главной целью которой было научить студентов сочетать субъективные и объективные качества формы, использовать методы анализа и синтеза.

Классическим пособием по модернистскому дизайну стала и монография «Модульные системы в графическом дизайне», утверждавшая, что использование модульной сетки свидетельствует о профессионализме дизайнера, ведь его работа «должна обладать ясным, объективным, функциональным и эстетическим качеством математического мышления». Своеобразным апофеозом модульной сетки являются такие слова мастера: «Использование модульной системы означает:

– желание систематизировать, прояснять;

– стремление проникнуть в суть, сосредоточиться;

– желание культивировать объективность вместо субъективности;

– намерение рационализировать творческий процесс и процесс создания произведения;

– желание интегрировать цвет, форму и материал;

– желание достичь архитектурного господства над поверхностью и пространством;

– желание занять позитивную, дальновидную позицию;

– осознание важности воспитательного воздействия, оказываемого произведением, созданным в конструктивном и созидательном духе».

Показательно высказывание Мюллера-Брокманна о том, что создание коммуникативного дизайна – это, прежде всего, социокультурная задача. То, каким образом она решается, зависит от этической позиции дизайнера: «Чувствует ли он ответственность перед обществом? Желает ли он обеспечить достоверность информации или же готов фальсифицировать ее?». Устанавливая приоритет информационной ясности над свободными проявлениями творческой экспрессии, Мюллер-Брокманн считал объективный метод высшей точкой развития графического дизайна.

Творческая личность истинно эпического масштаба, Йозеф Мюллер-Брокманн остался в истории графического дизайна ХХ века как великий художник, как уникальный мастер, подошедший к формальному кодексу модернистского дизайна не только на предметном, интеллектуальном уровне, но и на уровне духовного озарения

Оксана Ващук. Первая публикация в журнале «INTERNI»

ПСИХОДЕЛИЯ ТАДАНОРИ ЙОКО

Таданори Йоко (Tadanori Yokoo) родился в Нишиваки, префектура Хёго, в 1936 году. По сей день он является одним из самых успешных и признанных на международном уровне графических дизайнеров и художников Японии. Он начал карьеру как сценограф авангардного театра в Токио.

В ранних работах просматривалось влияние нью-йоркских художественных экспериментов 60-хх годов. Но это поверхностный взгляд. Не смотря на то, что его часто называют “Японским Энди Уорхолом“, многослойный background работ Yokoo оригинален и самоценен. Сам мастер, в интервью называет двоих художников, которые оказали на него влияние в формировании художественного метода, это — режиссер Акира Куросава и писатель Юкио Мисима.

Первый плакат Таданори Йоко , показанный в 1965-м, и принёсший ему известность, назывался «Я умер, придя к климаксу в 29 лет». На нем, в нижнем левом углу, Таданори Йоко поместил свою фотографию в возрасте полутора лет. В центре — стилизованное изображение восходящего солнца и висельник. Мотив солнца, в дальнейшем становится фирменным клеймом мастера, так или иначе присутствуя на большинстве его графических работ.

В 1960-х годах Таданори Йоко увлекся мистикой и психоделией. Совершил паломническую поездку в Индийские Гималаи. К концу 60-х он уже достиг международного признания за свои плакаты, в результате чего в 1968 году был включен в постоянную экспозицию музея современного искусства в Нью-Йорке. Он много сотрудничает с театрами, устраивает выставки и даже успевает сняться в главной

Кадр из фильма “Дневник вора Синдзюку”

роли в культовом фильме Нагиса Осима «Дневник вора Синдзюку».

В 1981 году он неожиданно «уходит в отставку», сменив профессию дизайнера на профессию живописца, как говорят его историографы, увидев ретроспективу полотен Пикассо в Музее современного искусства .

Его карьера художника продолжается и по сей день с многочисленными ежегодными выставками. Но, несмотря на уход из профессии дизайнера он остается великим мастером плаката, вписанным золотыми буквами в историю графического дизайна Японии, как родоначальник ярчайшей плакатной традиции – «японская психоделия».

Таданори Йоко «Я умер, придя к климаксу в 29 лет» (1965)

ВЕРНЕР ЕКЕР. Мастера швейцарского дизайна

Добавить комментарий

ЕГО НАЗЫВАЮТ МОСТОМ МЕЖДУ ИСТОРИЧЕСКИМ ПРОШЛЫМ СЛАВНОЙ ШВЕЙЦАРСКОЙ ШКОЛЫ – ГЛАВНОЙ ВЕРШИНЫ В ГРАФИЧЕСКОМ ДИЗАЙНЕ ДВАДЦАТОГО ВЕКА – И ВИЗУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЙ ВЕКА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО

Девять лет назад, накануне своего 60-летия, он приезжал в Москву для участия в работе международного жюри биеннале графического дизайна «Золотая пчела». Его коллеги – Данела Хауфе и Детлеф Фидлер – легендарная берлинская группа «Циан», Фил Рисбек из США, Олег Векленко (Украина) и Евгений Добровинский (Россия) единодушно избрали Вернера Екера председателем жюри.

Это была особенная биеннале. 24 августа 2004 года, за неделю до ее открытия, в небе России террористами были взорваны два самолета. 31 августа прогремел взрыв в московском метро. Биеннале открывалась 1 сентября – в день захвата школы в Беслане. Москву и мир наполняли тревожные новости. Один из приглашенных членов жюри, мегазвезда мирового дизайна, испугался тогда этих новостей и буквально в последний момент отказался от визита. Так что остальные члены жюри, приехав в Москву, проявили не только профессиональную солидарность, но и человеческое мужество.

Работа жюри проходила в легкой, творческой, дружеской атмосфере. За один день справились со всеми номинациями. Наметили кандидатов на Гран-при, как обычно, из главной номинации «Плакаты». Наутро председатель жюри начал заседание очень серьезным и неожиданно категорическим тоном. Екер сказал, что всю ночь думал о Гран-при и считает, что он должен быть из номинации «Антитеррор». И предложил серию фотоплакатов Давида Тартаковера. Вопрос с Гран-при был решен.

Вернер Екер запомнился также ворк-шопом в Высшей академической школе графического дизайна – своим чрезвычайно внимательным, вдумчивым отношением к работе каждого участника. Стильно выглядела его выставка в Центре современного искусства «М’АРС». Почти все работы – черно-белые, сдержанные. В них сила сочетается с мягкостью, фотографическая объективность с глубокой лиричностью и философской значительностью.

Вернер Екер – обладатель многих наград международных конкурсов, в том числе биеннале плаката в Варшаве и Лахти, триеннале в Тояме. Персональные выставки его работ проходили в Швейцарии, Франции, Канаде, Италии, Японии. Он член AGI (Alliance Graphique Internationale) – самой престижной международной ассоциации, профессионального дизайнерского суперклуба. О творческом пути выдающегося мастера – эксклюзивная статья Оксаны Ващук из Санкт-Петербурга, постоянного автора журнала

Сергей Серов.

1985

Швейцарию порой называют островом, окруженным горами, – столь разительно ее ментальное и культурное пространство отличается от духовно-интеллектуального контекста сопредельных государств. И сегодня, в условиях глобального общества, специфический «изоляционизм» локальной швейцарской цивилизации позволяет ей успешно сохранять и укреплять собственную культурную идентичность. При этом речь вовсе не идет о консервации – в Швейцарии равно высоко ценятся и традиции и инновации.

В середине ХХ века здесь возникла и вскоре стала всемирно признанной швейцарская школа графики, доминировавшая вплоть до 80-х годов и знаменовавшая собой целую эпоху в мировом графическом дизайне. Пришедшая ей на смену эстетика «новой волны», несшая в себе мощный заряд постмодернистского нигилизма, в самой Швейцарии отнюдь не означала забвения основ национальной школы типографики. Модернистские архетипы героического периода интернационального стиля явно проглядываются в работах современных мастеров сквозь ауру новой художественной эпохи.

1988

Вернер Екер – патриарх современного швейцарского дизайна. Его работы воплощают в себе «благородную простоту и спокойное величие»… Нет, речь идет не о древнегреческой – о швейцарской классике.

Екер родился на севере Швейцарии, в местечке Мюмлисвиль немецкоязычного кантона Золотурн. Окончив колледж по специальности «Графика», он поступил ассистентом в мастерскую известного бернского художника Хьюго Ветли. В эти годы Екер увлекся русским авангардом, творчеством Адольфа Кассандра и Алексея Бродовича. Заметное влияние на него оказало также искусство Альфреда Кубина. И, разумеется, творчество основоположников швейцарской школы графического дизайна.

С 1965 года Екер живет и работает в Лозанне. Здесь в 1972-м он открыл свое первое дизайн-бюро, работу в котором совмещал с преподаванием в Лозаннском университете искусств и дизайна. С 1974-го по 1986-й Екер возглавлял в этом университете факультет графического дизайна, а его последующая преподавательская деятельность была связана с Высшей школой дизайна в Карлсруэ, Высшей школой декоративных искусств в Париже и Бернским университетом искусств. В 1984 году в партнерстве с двумя промышленными дизайнерами Екер основал студию «Северные мастерские» («Les Ateliers du Nord»), где продолжает работать и в настоящее время.

Еще в 80-е годы Екер практически полностью отказался от коммерческой рекламы, предпочитая работать с клиентами из сферы культуры и искусства. Особое место среди его заказчиков занимают Швейцарский фонд фотографии, Музыкоград в парижском парке Ла-Виллет, французский Национальный институт наследия, легендарное фотоагентство «Магнум», парижский Национальный фонд современного искусства и Швейцарская синематека.

1999

В Лозанне Екер долгие годы сотрудничает с Театром «Види-Лозанн», Елисейским музеем фотографии, Коллекцией Ар брют, Музеем декоративных искусств. В 1999-м он выступил арт-директором осуществляющегося под эгидой Евросоюза проекта «Культурная столица Европы», которой в том году был объявлен немецкий Веймар. А в 2002-м дизайнер стал автором швейцарского национального павильона для международной выставки «Экспо-2002», прошедшей в окрестностях Лозанны.

Достаточно беглого взгляда на работы Екера, чтобы заметить его тяготение к ахроматической гамме. Почти полное устранение цвета из своих произведений автор объясняет желанием противопоставить их цветному рекламному шуму. В одном из интервью он сказал: «Черный цвет – это серебряный поднос, на котором следует подавать дизайн». По мнению мастера, черный цвет обладает особой упорядочивающей, даже организующей силой, ведь он способен одновременно и объединять и разделять части композиции, и конструировать и деконструировать образ.

Работы Екера иногда несут в себе аллюзии на образы Рене Магритта или отсылки к японской поэтике вещи в себе, а также воспоминания о кинематографическом дискурсе или видеоарте. Дисциплина формы в сочетании с ясностью, строгостью и рациональностью визуального сообщения, предпочтительное использование фотографических изображений и гротесковых шрифтов выдают в нем дизайнера-интеллектуала, прочнейшими узами связанного с рафинированной традицией швейцарской школы.

Несмотря на то, что Екер – мастер рисунка, он редко прибегает к рисованной графике, поскольку чувствует в ней угрозу прямой иллюстративности и опасность сближения с китчем. Его пристрастие к фотографии обусловлено, по признанию дизайнера, именно этим. Екер не изображает, а тщательно выстраивает архитектуру каждого плаката. Его действия схожи с работой режиссера – постановка света, скрупулезный отбор фактуры, координация цветовых включений и форм, артикуляция пространства листа и внутренней драматургии образа. По мнению Екера, положенная в основу плаката фотография сама должна интерпретировать тему, она должна максимально убедительно рассказывать свою историю.

Порой для усиления звучания той или иной фотографии дизайнер использует горизонтальные или вертикальные линейки черного цвета, жестко армирующие композицию и временами придающие ей сходство с фасадом промышленного здания. Нередко смыслопорождающими становятся как раз те манипуляции, которые с фотографией проделывает дизайнер. В качестве примера можно вспомнить знаменитый плакат «Швейцарская синематека», изображающий Жана-Люка Годара. Сюрреалистические «скачки» будто замятой видеомагнитофоном пленки, фокусирующие внимание зрителя на вопрошающем взгляде режиссера, сгущают, конденсируют смысл плаката всего в нескольких деталях. Таким образом Екер подводит нас к мысли о том, что знаковая природа образа, дополнительно заостренная дизайнером путем привнесения в него некоторой меры абстракции, позволяет добиться ясной коммуникации, близкой к лингвистической.

Другой довольно частый прием Екера – структурирование, подчас даже интонирование листа посредством наборных строк, выразительно артикулирующих темпоритмические особенности произведения. Типографика и изображение у Екера всегда пребывают в синтезе, точнее – в функциональном сопряжении. При этом Екер максимально задействует как изобразительный, так и собственно коммуникативный потенциал типографики.

Екер сравнивает свою работу с игрой в шахматы – жесткие правила и ограничения, присущие этой игре, отнюдь не исключают возможность бесконечного множества комбинаций и творческого инсайта. Швейцарская школа графического дизайна основывалась на том убеждении, что абсолютная свобода возможна лишь в условиях абсолютного порядка. Тяготея к закономерному и универсальному, она в то же время культивировала индивидуальное. И Вернер Екер – прямой наследник этой художественной традиции.

Оксана Ващук.

Читать статью о Никлаусе Трокслере – великом швейцарском плакатисте

ВЕСЬ ЭТОТ ДЖАЗ. Сергей Серов

Добавить комментарий

НИКЛАУС ТРОКСЛЕР – ОДНО ИЗ САМЫХ ЗВОНКИХ ИМЕН В МИРОВОМ ГРАФИЧЕСКОМ ДИЗАЙНЕ. БОЛЕЕ СОРОКА ЛЕТ ОН ДЕЛАЕТ ПЛАКАТЫ ДЛЯ ДЖАЗОВЫХ КОНЦЕРТОВ, ДЕМОНСТРИРУЯ НЕИСЧЕРПАЕМЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ВИЗУАЛЬНОЙ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ

Первые плакаты появились на свет в 1966 году, когда, будучи еще студентом Высшей художественной школы в Люцерне, Никлаус Трокслер начал организовывать джазовые концерты и делать к ним афиши. В 1975 году он учредил в своем родном Виллизау, крошечном городке в самом центре Швейцарии, ежегодный джазовый фестиваль «Jazz in Willisau», ставший заметным международным событием. Разумеется, все плакаты к фестивалю и отдельным номерам его программы делаются самим Трокслером. В результате девять монографий о его творчестве не смогли вместить всех его работ. А в коллекции его профессиональных наград оказались Гран-при и золотые медали всех главных международных дизайнерских турниров. Трижды Трокслер становился лауреатом Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела». Дважды был членом жюри нашей биеннале.

Конечно, как всякий дизайнер-график, он делает фирменные стили, разрабатывает упаковку, оформляет книги… Тематика его работ не ограничивается джазом, дизайнера интересуют и другие предметы. Но джаз – на первом месте. Более сорока лет, без перерыва, нон-стоп, Трокслер создает один за другим все новые и новые джазовые плакаты. Уникальная творческая биография. Потрясающая цельность натуры.

Но самое удивительное состоит в том, что, сохраняя преданность идее и верность самому себе, Трокслер постоянно меняется, выражая в своих плакатах меняющееся время так, как мало кому это удается. По его бесконечной, растянувшейся на годы и десятилетия серии можно изучать историю современного графического дизайна.

Да, все его джазовые плакаты можно считать единой серией. Я именно так и сделал, когда мне довелось вместе с Загмайстером, Кейто, Фукудой и другими кураторами принять участие в создании альбома «Area.10 Curators, 100 Designers, 10 Design Classics» лондонского издательства «Phaidon». Тогда каждый из кураторов должен был номинировать десять молодых дизайнеров, и, кроме того, назвать одно произведение графического дизайна, которое является для него абсолютной точкой отсчета. Сигео Фукуда выдвинул работу Раймонда Савиньяка, Кен Кейто – Херба Любалина…Я же назвал классикой джазовые плакаты Никлауса Трокслера – как одно серийное произведение, и издательство согласилось с этим.

Каждая новая работа Трокслера свежа и актуальна. Но творческий почерк, рука мастера узнаются с полувзгляда. Он работает с фундаментальной основой визуального языка ХХ века. Он влюблен в простую графику, в эти точки, штрихи, тонкие линии, каллиграфические кляксы, чистые цвета. Всю свою жизнь только это: точка, точка, два крючочка. Четыре с половиной десятилетия визуального исследования возможностей элементарной геометрии, типографики, колористики.

Его изобразительность абсолютно минималистична, она часто балансирует на таинственном краешке узнавания-неузнавания, на тонкой грани, отделяющей фигуративность от абстракции. Он практически не использует фотографии. Композиции его плакатов не стремятся уйти от плоскости.

В 2011 году в рамках фестиваля «ЕниJazz» я организовывал выставку «Джазовые плакаты Никлауса Трокслера» в Красноярске. В Большом концертном зале краевой филармонии плакаты положили прямо на пол, прикрыв их тонкими листами прозрачного пластика. Владимир Фаворский ввел в теорию композиции понятие «двигательной поверхности», отличая ее от «зрительной поверхности» изобразительного искусства, стремящегося к созданию иллюзорной перспективы. Танцы, дискотеки, происходившие в зале во время джазового фестиваля, как нельзя лучше подчеркивали тот факт, что плоскость плакатного листа является не изобразительной, а выразительной, двигательной по своей природе. Застывшей музыкой. Впрочем, почему застывшей? Живой!

При этом во всех его плакатах – точные, функциональные решения. Образность, всегда попадающая в цель. Но можно ли говорить о джазе на языке минимализма? Парадоксальным образом Трокслеру это удается. И минимализм его не бывает скучным. Что еще, казалось бы, можно сделать с линией? Однако его виртуозная изобретательность не знает пределов.

Разумеется, в нем живет наследие великой швейцарской школы графики. В ранних работах проявляется еще и остроумная метафоричность польской школы плаката. Но и там в текстовых блоках – швейцарский абзац и флаговый набор, модульная сетка и четкое ранжирование информации.

Однако строгие рамки швейцарской школы чем дальше, тем больше выступают в плакатах Трокслера лишь в качестве внутренней скрепы, «группы поддержки», своего рода кордебалета. А на авансцене, в главных ролях – непредсказуемость импровизации и сочная, экспрессивная фактура, дающая почти тактильное ощущение самоценного времени и радости жизни.

Многослойная фактура и постмодернистская артикуляция фона – качества, казалось бы, противоположные дизайнерским канонам – со временем органично вошли в его работы. «Как это возможно?» – спрашивал я Трокслера о сплаве модернизма и постмодернизма в его плакатах. «Не знаю, – отвечал маэстро. – Я опираюсь больше на интуицию и спонтанность, чем на логику».

В основе его пластических решений с самого начала часто лежала игра фигуры и фона, формы и контрформы. Из пустоты белого фона возникают силуэты музыкантов, складываются буквы… Может быть, поэтому постмодернистские визуальные игры и многоакцентные ковровые композиции сразу оказались ему близки и понятны.

На примере плакатов Трокслера хорошо видно, как меняется в наше время взаимосвязь «картинки» и текста. Прежде они или взаимодействовали на равных, или одно доминировало над другим, но в любом случае в отношениях не было никакой неопределенности, их можно было назвать партнерскими. Сегодня отношения становятся такими сложными, зыбкими, неоднозначными, что сразу и не разберешь, где «картинка», где текст. Теперь это своего рода сплав, бурный поток. И нередко – извергающий огонь. «Огнедышащая лава любви». Любви к профессии, к жизни, к музыке.

Трудно требовать от типографики в таком случае эргономической удобочитаемости. Но Трокслера легко примиряет с этой проблемой музыкальный опыт. «Иногда плакат может быть нечитаемым, но все равно

оставаться интересным», – говорит он и ссылается на существование в музыке кластерных аккордов, дающих сплошное заполнение акустического пространства многозвучием. «Я развиваюсь вместе с музыкой», – говорит Трокслер.

Однажды я спросил его, что для него видится самым главным в дизайне. Знаете, что ответил один из столпов современного швейцарского плаката? «Сердце!» – сказал он. И добавил: «Я делаю только то, что подсказывает мне мое сердце. И никогда не беру заказ, если он мне не по душе». Швейцарская точность? Знаем – часы. Швейцарская надежность? Правильно – банк. Но вот швейцарская сердечность? Что-то не приходилось раньше такое слышать. Однако что представляют собой плакаты Трокслера, если не самые настоящие кардиограммы? Его ломаные, гибкие, пульсирующие линии вспыхивают открытым цветом и ослепительным светом, излучая энергию и чистоту. Откуда эта легкость, яркость, артистизм, наконец, эта абсолютная органичность? Ясное дело, от чистого сердца.

Сергей Серов. Первая публикация – Interni

Статья о Мюллере Брокмане

Авторская школа Алексея Ромашина

Онлайн обучение графическому дизайну, типографике и брендингу

Архив метки: плакат

ИРАНСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

ПОЛЬСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

Hipgnosis. Виниломания 70-х

ЭТИ ОТЧАЯННЫЕ ФРАНЦУЗЫ. ПЛАКАТЫ ПАРИЖСКОЙ ГРУППЫ «GRAPUS»

Хома Делварай. Иранский плакат

“Триумф воли” Людвига Хольвайна

МЮЛЛЕР-БРОКМАНН. ШВЕЙЦАРСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ СТИЛЬ

ПСИХОДЕЛИЯ ТАДАНОРИ ЙОКО

ВЕРНЕР ЕКЕР. Мастера швейцарского дизайна

ВЕСЬ ЭТОТ ДЖАЗ. Сергей Серов

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой:

Поделиться ссылкой: