Архив метки: дизайн обложки

ВОЛШЕБНИКИ СТРАНЫ «OZ». КИСЛОТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 60-х.

Я собираю различные истории жизни и смерти журналов оставивших след в графическом дизайне. Обычно жизнь журнала короткая, как жизнь морской свинки, 5-7 лет и всё…  Конечно, встречаются “черепахи”, типа, Esquire, или Harper’s Bazaar, но их долголетие – это исключение, подтверждающее правило, что журнал долго не живёт. И чем ярче эта жизнь, тем она обычно короче. Например – из 6 журналов, в запуске которых я лично участвовал, на сегодня худо-бедно продолжает выходить один.

А, вот вам чудная история из моей коллекции:

Журнал  контр культуры OZ увидел свет в Австралии, в Сиднее в 1963 году, но спустя 4 года в 1967 году в Лондоне появилась его британская версия, которая и принесла и ему и его создателям настоящую славу. Впоследствии, то, что происходило в молодёжной культуре 60-хх., получило название «Кислотная революция» и журнал OZ во всей этой полукриминальной истории безо всякого сомнения сыграл одну из первых скрипок. Создателями журнала были Ричард Невилл – писатель футурист и дизайнер Мартин Шарп, который стал автором большинства обложек и постеров OZ.

НАЧАЛО НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Один из первых номеров OZНеприятности начались ещё в Австралии, когда юные издатели отпечатали первый чёрно-красный «OZ» тиражом 6 000 экземпляров, любопытно, что весь тираж разошёлся за несколько дней, что стало сенсацией. OZ, впервые в истории австралийских сми, заговорил на конфликтные  темы:  цензуры, гомосексуализма, жестокости полиции и войны во Вьетнаме, в которой Австралия тоже каким-то боком участвовала. Постоянными рубриками журнала стали – гид по наркотикам и рисованное порно с участием героев детских комиксов… Но последней каплей  было чёрно-белое фото на обложке, на котором трое молодых людей мочились в фонтан, который  несколькими днями ранее был торжественно открыт президентом Австралии в центре Канберры.

В 1964-м, через год после выхода первого номера, издание обвинили в непристойности. Суд признал Невилла и Шарпа виновными, приговорив к 6 месяцам заключения и к каторжным работам (Австралия, она такая!). Парням, однако, не пришлось греметь кандалами в каменоломне, так как суд освободил их под залог. Единственной неприятностью было то, что шок от обвинений привел глубоко религиозного отца Мартина к сердечному приступу.

ПЕРЕЕЗД В ЛОНДОН

Журнал OZ, постерВ начале 1966 года Невилл, Шарп и вся австралийская редакция собрали чемоданы и свалили в Лондон, а в начале 1967 года вместе с другим австралийцем Джимом Андерсоном основали «London Oz». Благодаря доступу к новым технологиям печати, в первую очередь – полноцветному офсету, и только что изобретённым флуоресцентным краскам, дизайнерские навыки Шарпа вышли на передний план, и «OZ»  быстро завоевал известность как одно из самых визуально захватывающих событий в пространстве британского графического дизайна.

«До переезда в Лондон мы были черно-белым журналом с красными полосками. А стали флуоресцентными», — рассказывал Ричард Невилл в интервью The Australian в 2006 году.

Ричард Невилл и сотоварищи, Лондон 70-е

С этого момента практически каждый «OZ» включал в себя приложения в виде ослепительного психоделического плаката авторства Шарпа. Эти плакаты мгновенно стали востребованными объектами коллекционирования, они и до сих пор на рынке антикварных принтов имеют высокую цену. Одновременно с работой над журналом, Шарп трудился над дизайном обложек винила, он создал, ставший культовым, конверт альбома группы Cream «Wheels Of Fire».

Cream / Wheels Of Fire/ 1968

ШКОЛЬНИКИ, ПОСЛЕДНИЙ ЗАЛЁТ

Обложка скандального школьного номера Журнал OZ

В 1970 году произошёл очередной скандал перед которым померкли судебные тяжбы родственного им по духу и борьбе французского Hara Kiri. Среагировав на критику, что «OZ»  потерял связь с молодежью, Ричард Невилл разместил в журнале заметку, в которой предложил школьникам стать редакторами нового номера «OZ». Этой возможностью воспользовались более двух десятков учащихся 5-6 классов Лондонских школ. Так в мае 1970 года появился «OZ» № 28, ставший скандально известным как «Школьный OZ».Обложка журнала OZ

Появление в журнале, которое ханжеская Британия считала порнографическим подростков,  взорвало соединённое королевство и в офис издательства пришли с обыском, обыски подготовили почву для суда над журналом. Следствие использовало архаичную, ещё викторианскую статью обвинения – «заговор с целью развращения общественной морали». Она могла грозить пожизненным заключением.

Длинноволосая общественность Англии и Америки поднялась на защиту журнала. Атака властей на «OZ» воспринималась как атака на все декларируемые свободы западной цивилизации.  Джон Леннон и Йоко Оно присоединились к маршу протеста против обвинения и организовали запись песни, чтобы собрать средства и добиться максимальной огласки. Леннон изменил название ранее записанной песни «Боже, храни нас» на «Боже, храни OZ», с таким названием она вошла в альбом Imagine.

С огромными денежными потерями Ричарду Невиллу и Мартину Шарпу удалось избежать заключения, но журнал спасти они не смогли. Тираж «Школьный OZ» № 28 был уничтожен. Спустя какое то время закрылась Австралийская редакция, а затем, в ноябре 1973-го и Лондонская.

Одновременно со смертью проекта «OZ», стала скукоживаться и к середине 70-хх окончательно потеряло массовость движение хиппи. «Дети цветов» перестали есть ЛСД, подстригли волосы и пошли в бизнес. На смену «кислоте» в графическом дизайне пришла карнавальная «новая волна», однако брызги «кислотной революции» долетели до наших практически границ, оставив следы в польском плакате, и, самое удивительное – в советской мультипликации. Найдите и посмотрите на YouTube «Шкатулку с секретом», Союзмультфильм, 1976 год, будете немало удивлены.

Оригиналы журнала «OZ» в настоящее время очень редки, отдельные наиболее скандальные номера стоят несколько сотен фунтов каждый.  Большая удача, что мне удалось в недрах Интернета найти качественные сканы обложек «OZ», делюсь ими с вами.

А на сегодня всё. Делайте дизайн, изучайте его историю.

Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ Обложка журнала OZ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Дэвид Карсон

LE PETIT JOURNAL. ИЗ ИСТОРИИ ТАБЛОИДА

В 1852 году во Франции вступил в силу Декрет о печати, крепко связывающий руки периодическим изданиям. Налоги и сборы, применяемые по отношению к политической литературе, сделали газетный бизнес  убыточным. В это неблагоприятное для печатных СМИ время, у  Моисея Полидора Мило, 50-летнего журналиста и предпринимателя, созрела идея сделать газету, которая наверняка найдет своего читателя и станет коммерчески выгодной. Своей главной задачей Мило всегда считал прибыль и никогда этого не скрывал. Так, один из  его так и не осуществленных проектов была газета “Журнал–лист”, которая должна была содержать лишь список имен случайных людей. Моисей был уверен, что для французского обывателя возможность увидеть свое имя в газете — величайшая ценность, и потому газету ждет коммерческий успех, и ее начнут покупать, не смотря на отсутствие контента.

Таким образом, идеей нового газетного проекта стало  полностью убрать политические темы, что избавляло издателя от уплаты  акцизного сбора, и писать о чем–то, что наверняка вызовет отклик у народа.  Для издания Le Petit Journal этим “чем–то” стала криминальная хроника, перемежаемая фрагментами детективных романов. Всю первую полосу газеты обыкновенно занимало творчество журналиста, писавшего под псевдонимом Тимоти Тримм. Бывший военный, он писал незатейливо, но был невероятно плодовитым — ежедневно рассказывая о “жареных” новостях, не гнушаясь тем, что большинство их были вымышленными. Уже осенью 1863 года небольшого размера газета (43х30 см) Le Petit Journal превзошла по тиражу всю парижскую прессу вместе взятую (259 тыс. экз.)

Le Petit Journal 0

Рубрика “Происшествия” часто занимала чуть ли не половину номера, и в дни громких преступлений тиражи резко поднимались.  Так, в день смертной казни в 1870 году 19–тилетнего Жана–Батиста Троппманна, который расправился с семьей из восьми человек, количество проданных номеров  Le Petit Journal преодолело полумиллионный рубеж.

В 1884 году к газете было добавлено еженедельное иллюстрированное приложение, Le Petit Journal illustré, дарящее читателю картины кровавых мордобоев, ужасных происшествий и страдающих детей, а иногда просто отвратительных картинок, не имевших под собой событийной основы. Так рождался таблоид.

Le Petit Journal 2 Le Petit Journal 3 Le Petit Journal 4 Le Petit Journal 5 Le Petit Journal 6 Le Petit Journal 7 Le Petit Journal 8 Le Petit Journal 9 Le Petit Journal 10 Le Petit Journal 11

КНИГА в ПОДАРОК

«Шрифты для рекламных и декоративно оформительских работ» — так называлась массовая книга из 70-хх, которая у дизайнеров ассоциировалась со всем самым мерзостным и наипошлейшим, что могло только случиться в пространстве проектной проблематики. Эта книга О. Снарского — сборник шаблонов, следуя которым художник-оформитель мог сделать макет любой рекламной тематики, от «Летайте самолётами Аэрофлота», до «мы — за мир-тыр-тыр-тыр». Гадостность этой книги была в самом подходе, цинично-механистическом, попирающем сам дух типографики. Последний раз я видел эту книгу в 80-хх, в армии. Преподнёс мне её недавно, мой товарищ, Борис. С Борисом успешным бизнесменом, я как дизайнер, сотрудничаю лет 20. Он позвонил мне и с таинственностью в голосе сказал: «Алексей, у меня для тебя есть чудесный подарок». Я примчался на встречу с Борисом, представляя себе серебряный портсигар, или Parker с золотым пером, всё-таки 20 лет сотрудничества… оказалось вот эта книжка. Что же подарить тебе, Борис, в ответ? Что способно вызвать у тебя такое же отвращение?
#дизайн #графическийдизайн #romashindesign #designschool #типрографика

ВИЗУАЛЬНЫЙ АДРЕНАЛИНЩИК №1

“ПАГАНИНИ ТИПОГРАФИКИ”, ТАК ИМЕНОВАЛИ СМИ АМЕРИКАНЦА ДЭВИДА КАРСОНА, ГЛАВНОГО ГЕРОЯ МИРОВОГО ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА 90-Х ГОДОВ. О КАРСОНЕ НАПИСАЛИ ТОГДА БОЛЕЕ ДВУХСОТ ЖУРНАЛОВ. ЛОНДОНСКИЙ ЖУРНАЛ «CREATIVE REVIEW» ОЗАГЛАВИЛ СТАТЬЮ О НЕМ ТАК: «АРТ-ДИРЕКТОР НОВОЙ ЭРЫ». «NEWSWEEK» УТВЕРЖДАЛ, ЧТО КАРСОНУ УДАЛОСЬ «ПОЛНОСТЬЮ ИЗМЕНИТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА О ГРАФИЧЕСКОМ ДИЗАЙНЕ». А НАШЕ «НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ» НАЗВАЛО ЕГО «ВИЗУАЛЬНЫМ АДРЕНАЛИНЩИКОМ НОМЕР ОДИН».

Дэвид Карсон Дэвид Карсон

Своим творчеством Дэвид Карсон опроверг догму о том, что графический дизайн должен следовать за содержанием, заданным брифом, а не порождать собственные смыслы. Будучи социологом по образованию, он, наверное, мог бы много написать в своих книгах об этом. Но другой социолог, Маршалл Маклюенн, написал за него в свое время главное – средство сообщения и есть сообщение. А Карсон предпочитает не рассказывать, а показывать это в своих работах, а в книгах отделывается общими фразами. Тем не менее, книги Карсона переведены на многие языки и стали мировыми бестселлерами. Их издания и переиздания – абсолютные чемпионы мира по тиражам.

Его лекции и мастер-классы прошли в ста с лишним странах. В 2003 году Карсон побывал и в России – его визит был организован в рамках проекта «Design Innovation Award». Я был его куратором и предложил устроить лекцию Карсона в Центральном доме художника. Но спонсором премии была крупная табачная компания, а потому и речи не могло быть о публичном выступлении в учреждении культуры – запрещено. Буквально в самый последний момент удалось продавить это в качестве мероприятия вне официальной программы – как открытый мастер-класс для студентов ВАШГД.

Д. Карсон & С. Серов 2003 г. Москва

Д. Карсон & С. Серов, 2003 г. Москва

Я дал на сайте объявление в несколько строчек, и на следующий день в кино-концертном зале ЦДХ яблоку негде было упасть. До сих пор я встречаю время от времени дизайнеров из дальних городов и весей, которые рассказывают, как они тогда бросили все дела, кинулись в самолет и рванули в Москву. 

В нулевые годы мировая волна карсономании пошла на спад. Графический дизайн попытался вновь увлечься минимализмом и «типографикой порядка». Но дело в том, что колесо истории качнулось необратимо. И одну из главных ролей в этом процессе довелось сыграть Дэвиду Карсону.

Сегодня интерес к нему вновь возвращается. Об этом и вообще о творческом пути Карсона – в статье Оксаны Ващук, доцента кафедры дизайна Санкт-Петербургского государственного университета, специально для «INTERNI». (Сергей Серов)


Дэвид Карсон Дэвид Карсон__Surf in Rico_mag2 Дэвид Карсон RGB__Surf in Rico_mag3

Дизайнерская биография Карсона началась в 1989 году, когда он был приглашен арт-директором в журнал «Transworld Scateboarding», а потом в «Beach Culture», где он начал использовать сложнейшую фотографику и неординарные сочетания шрифтов, совмещать разные пространственные планы, формируя многомерное, словно открывающееся вовне пространство, будоражащее воображение зрителя. Превратив «Beach Culture» в один из самых авангардных журналов, Карсон, тем не менее, не смог обеспечить ему коммерческий успех. За два года вышло всего шесть номеров, после чего издатель был вынужден закрыть журнал. Однако работа в «Beach Culture» оказалась для Карсона не напрасной – она принесла ему более ста пятидесяти (!) профессиональных наград в области графического дизайна и была продолжена в журнале «Surfer» (1991-1992).

Дэвид Карсон D&AD

Но, самый оглушительный успех дизайнеру принесло сотрудничество с журналом «Ray Gun» (1992-1995), который был посвящен альтернативной музыкальной культуре и образу жизни в стиле гранж. Отражая турбулентное духовное состояние «поколения икс», Дэвид Карсон обратился к энтропии как главному творческому принципу, созвучному настроению эпохи.

Дэвид Карсон Raygun Magazine Дэвид Карсон Raygun Magazine Дэвид Карсон Raygun Magazine_cover

Здесь Карсон вообще отказался от модульной сетки. При разном, порой совершенно контрастном текстовом содержании материалов номера, он стремился к столь же разнообразному оформлению буквально каждого разворота. Верстка напоминала живописные холсты, на которые, словно при создании палимпсеста, послойно наносились буквы, строки и изображения. В этом смысле дизайн Карсона оказался генетически связан с поэтикой дадаизма и сюрреализма. Композиционные решения, основанные на центробежной активности отдельных Дэвид Карсон Raygun Magazineэлементов, Карсонвыразительная эквилибристика буквоформ создавали ощущение «пластического безвесия». Свободная верстка, богатая ассоциативность образов, действующая подобно звучанию музыкальных фраз, сделали «Ray Gun» культовым изданием 90-х.

В 2000 году, через пять лет после ухода из него Карсона, журнал прекратил свое существование. Что касается его арт-директора, то в 1995 году Карсон открыл собственную дизайн-студию «David Carson Design» c офисами в Нью-Йорке и Сан-Диего. Заслуженная слава привела к нему крупнейших корпоративных клиентов, среди которых Pepsi, Соса-Соlа, Ray Ban, Nike, Microsoft, Budweiser, Giorgio Armani, NBC, American Airlines, Levi Strauss Jeans, British Airways, Kodak, Packard Bell, Sony, Mercedes-Benz, Suzuki, Toyota, Warner Bros., CNN, MTV Global, Fox TV, Nissan, Quiksilver, Intel, MGM Studios, Nine Inch Nails, Apple Computers, Citibank, National Bank, Samsung, Аmerican Ехрress и Xerox.

Дэвид Карсон Армани Дэвид Карсон Pepsi1

Современная эпоха наделила дизайнера-графика функцией редактора массовой информации. Из инертного транслятора-оформителя заданного содержания он превратился в ключевую фигуру в системе информационного общества, стал в ней Дэвид Карсон __Surf in Rico_mag2агентом массовой культуры. Произведения Карсона свидетельствуют о непрерывно возраставшем интересе к нелинейности и многоаспектности художественно-коммуникативных детерминант, к «плодотворному беспорядку», о котором писал Умберто Эко, утверждая, что художник сегодня призван полагаться на «Случай, Неопределенное, Вероятное, Двусмысленное, Поливалентное». Ведь именно продуктивный беспорядок обеспечивает жизнедеятельность современной культуры. Другой выдающийся интеллектуал, Жиль Делёза, призывал художника «создавать синтаксические или пластические средства для великой задачи – повсеместного восстановления первозданных топей, где зарождалась жизнь». И, похоже, Дэвид Карсон откликнулся на этот призыв.

Дэвид Карсон The End of Print

The End of Print

В условиях клипового постмодернистского сознания Карсон свободно оперирует бесконечным набором прерывностей, различий, порогов, вырезов, разрывов и границ, наслаждаясь безграничной комбинаторикой и возможностями новейших компьютерных технологий. Его творчество становится предельно либеральным «коммуникативным предпринимательством», не регламентированным никакими конвенциями смысло- и формообразования.

Дизайн CD группы NIN, 1999

Дизайн CD группы NIN, 1999

Преодоление всевозможных директив и барьеров, язык столкновений, претворение в графическом образе нестандартных аспектов визуальности, использование маргинальных резервов интуиции и абстрактного мышления зрителя – таковы особенности творческого почерка Дэвида Карсона.

david_carson___new_wave_by_harrislim-d38ztsx Дэвид Карсон Layout1_Page_03 2011 Графический дизайн Карсона стал предельно толерантным по отношению к зрителю. Его ассоциативные образно-смысловые структуры с полным основанием могут быть интерпретированы каждым зрителем по-своему. Любое произведение Карсона – лишь «отправной пункт», с которого начинается зрительское «путешествие», но у каждого – по своему маршруту.

В 1995 году вышла книга Карсона «The End of Print», принесшая ее автору поистине всемирную славу. Она появилась на волне романтической постмодернистской убежденности в необходимости безусловной свободы творчества и инноваций, способных вознести на пьедестал демократические ценности и претворить в жизнь «американскую мечту». Экзистенциальная надежда на фундаментальные перемены, возможные в информационном обществе, и своего рода технократический оптимизм сделали Карсона истинным героем медиакультуры 90-х, а его книгу – манифестом постгутенберговской парадигмы.

DavidCarsonCVВ публикациях о Дэвиде Карсоне стало уже общим местом обсуждать провозглашенный им конец эры печатной культуры. Однако стоит ли понимать название его книги настолько буквально?  Как полагает Л. Блэкуэлл, соавтор книги, в названии «The End of Print» можно усмотреть не столько авторский жест и констатацию того, что эпоха бумажной книги неотвратимо движется к своему завершению, сколько намерение Карсона продемонстрировать некие пределы художественного эксперимента, подводящего зрителя к самой грани, к границе реализуемого с помощью современных технологий. Экстремально провокативная, сравнимая по своему эффекту с пиротехническим шоу, типографика Карсона как бы испытывала на прочность представления о пределах возможного в графическом дизайне.

Дэвид Карсон Screen20110420Что же касается расхожих представлений о том, что шрифт как печатная художественная форма полностью исчерпала себя, опровергаются в «The End of Print» едва ли ни на каждой ее странице в высказываниях известных представителей «новой волны» и работах самого Карсона. Так, в словах дизайнера Р. Мендеза слышится тоска по теплоте, подлинности, и вещественности бумажных книг: «Когда я держу в руках книгу, я ощущаю ее вес, размер, фактуру. Бумага превращается в кожный покров, типографская краска – в носитель для материализации знания. Я также осязаю материальную хрупкость книги. Печатное издание несет в себе и временное измерение: подобно человеческому телу оно закрепляет за собой жизненный цикл».

Дэвид Карсон Raygun Magazine Дэвид Карсон _ARTNSPADE_PRO_POSTER_1 2011Не менее убедительны слова известного канадского дизайнера и писателя, автора культового романа «Generation X» Дугласа Коупленда: «В тот самый момент, когда нечто кажется нам всецело преодоленным и окончательно ушедшим в небытие, оно, подобно противникам Супермена, лишь аккумулирует силы для того, чтобы возродиться к жизни еще более могущественным, чем прежде. И тот факт, что книга Дэвида переиздана, означает, что искусство типографики готово к новому ренессансу. На этот раз все ждут только этого. Давай, Дэвид, скорее, запускай детонатор!». Так Коупленд приветствовал выход второго издания книги Карсона в 2000 году.

Выдержавшая переиздание и переведенная на пять языков, самая популярная в мире книга о графическом дизайне «The End of Print» будет существенно расширена и дополнена новыми материалами в третьем издании, которое увидит свет в лондонском издательстве «Laurence King Publishers» в мае этого года. Этот факт неоспоримо свидетельствует в пользу сохраняющейся актуальности бумажной печатной культуры, пусть и перешедшей в новое качество почти эксклюзивного медиума, вместилища особого духовного измерения.

Мои лекции по дизайну на Youtube>>>  Перейти в YouTube

David Carson «The End of Print»

О

НИХЕРА СВЯТОГО! ИСТОРИЯ ОДНОГО «HARA KIRI»

Лет 15 назад, когда я ещё служил арт директором в глянцевом журнале, моя подружка привезла из Франции, купленный на блошином рынке, сильно истрёпанный, но заботливо упакованный в целлофан номер журнал Hara Kiri, самого начала 70-хх. Я, после того как полистал его, был просто обескуражен. Видел я разное, но с таким «хардкором» встретился первый раз. Это был коктейль, какого то адского цинизма с элементами слабо прикрытой порнографии. При этом журнал предназначался не мужчинам с сексуальными девиациями, типа «Досуг холостяка», а был, то, что называется политико-юмористическим, чем то на подобии советского «Крокодила».

Hara-Kiri, 1963

Hara-Kiri, 1963

В момент, когда Hara Kiri попал мне в руки в начале 2000-х., в своей родной Франции он уже лет 15, как тихо скончался. Он был закрыт по неожиданно банальным причинам в 1986 году.  Хозяин названия Жорж Бернье продал его (название) производителям молодежной одежды, после чего, лишившись оригинального имени, «Hara-Kiri» разорился. А между тем, история журнала, которая началась в 1960 году, достойна того, чтобы быть  экранизирована, потому что это одна из наиболее ярких и трагических историй мировых медиа прошлого столетия.

В 70-хх Hara Kiri был пожалуй самым скандальным изданием среди французских и мировых сми. Лозунг на обложке гласил «глупый и злой». Первый запрет на его продажу был вынесен французским правительством после того, как таблоид поглумился над смертью бывшего президента Франции Шарля де Голля в ноябре 1970 года.  Парни из Hara Kiri решили, что освещение в прессе его кончины было чрезмерным по сравнению с умолчанием о смерти 146 молодых людей, погибших при пожаре в Парижском клубе Cinq-Sept за несколько дней до похорон де Голя … и оторвались по полной. В последствие журнал не раз закрывался властями и открывался снова.

Журналисты Hara Kiri  как то нарочито дразнили публику, провоцируя скандалы. Страницы издания изобиловали всякой жёсткой запрещенщиной, сексом, рекламой в духе «Если вы не можете купить эту машину – украдите её», призывами сделать себе харакири после прочтения очередной статьи, насмешками над жертвами ураганов, авиакатастроф и тоталитарных политических режимов. Меня развеселила реклама журнальной подписки. Перевод такой: «ни в коем случае не подписывайтесь на наш журнал, мы его вам всё равно не пришлём» + купон подписки. Создателю Hara Kiri Франсуа Каванна с его отчаянной командой было глубоко плевать на всех богов и чертей сразу, на решительно всех президентов и особенно на чувства читателей – за что собственно свободолюбивая Франция его и ценила. Сергей  Пархоменко — российский издатель и журналист писал о Кованна:  «ко всему окружающему они относились с единственным принципом “нихера святого!”.

Франсуа Каванна с командой Charlie Hebdo (крайний справа)

Каванна, после закрытия проекта сконцентрировал весь свой свободолюбивый гений на издании  Charlie Hebdo, туда же перешли и основные авторы. 1 марта 2006 года Charlie Hebdo опубликовал «Манифест двенадцати» против нового тоталитаризма — исламизма, новой мировой угрозы для демократии, фашизма, нацизма и сталинизма, а 7 января 2015 года в ходе вооружённого нападения на офис редакции в Париже были убиты 12 человек – все ключевые сотрудники журнала. О Charlie Hebdo я писал в своём блоге несколько лет назад.

Но это немного другая история… А сейчас я хочу вернуться к Hara Kiri и порадовать вас «весёлыми» картинками из 70-хх. Некоторые, наиболее “жёсткие” обложки, которые прикопаны в моих архивах, я не решился публиковать, чтобы не нарваться на неприятности от какого нибудь “Госпорнонадзора”…  Но у вас есть Google, ведь верно?

ИЗ ПЕРВЫХ РУК. О ГАЗЕТНОМ И ЖУРНАЛЬНОМ ДИЗАЙНЕ

В апреле этого года на меня вышел Михаил Вяткин, редактор издания Союза журналистов РФ «Журналистика и медиарынок» и попросил ответить на вопросы издания. Вопросы в основном были связанны с дизайном и производством печатных СМИ. В процессе размышлений над ответами, родился текст, который возможно будет представлять ценность для всех, кто интересуется современной типографикой,  журнальным и газетным дизайном.


Почему в России много плохо сверстанных газет, аляповатой рекламы? Это наши национальные особенности? Изменилось ли восприятие дизайна в стране в последние 10 лет?

Вопрос в большей степени риторический, из той же серии, что и «кто виноват и что делать?». В силу того, что я сейчас плотно занят преподаванием дизайна и глубоко погружен в эту тему, могу сказать, что уровень дизайн образования в стране очень низок и продолжает снижаться. Тех немногих, которым удалось получить приличное образование в «Британке» и подобных ей частных учебных заведениях катастрофически мало. Они не способны удовлетворить реальную рыночную потребность в квалифицированных кадрах. Найти квалифицированного издательского арт-директора большая сложность даже в Москве, а в провинции они просто отсутствуют, как вид.

Алексей Ромашин "Рекомед"

Алексей Ромашин “Рекомед”

Уровень дизайна, в том числе и газетно-журнального соответствует общему среднему уровню «окультуренности» общества, а может даже, предположу, и просто уровню доходов отдельно взятой страны, или региона. К примеру – в Беларуси общий уровень дизайна не высок, то, что иронично называется «колхозный»,  в соседней Польше – значительно выше,  в Германии – ещё выше, а Голландия – вообще Мекка журнальной типографики. Россия – в рядах троешников,  где то между Беларусью и Польшей. Я прошлым летом проехал через Албанию по дороге в Грецию, так там дела с дизайном обстоят ещё хуже нежели в России, так что мы не последние в списке,… а есть ещё Африка, но я ситуацию на их рынке печатных СМИ не отслеживаю. Оговорюсь, что рассматриваю массовый  продукт. Хорошенько поискав, можно найти отдельные образцы вполне европейского уровня и в Москве и в провинции, но это редко и малотиражно. Чтобы поднять общий уровень дизайнерской культуры в издательском бизнесе, нужны серьёзные государственные вливания, нужно желание и понимание элит. Его в России нет, в СССР – было, местами, а в РФ – нет.

Какие книги и веб-ресурсы Вы бы рекомендовали начинающим и опытным дизайнерам?

Во-первых – Ян Чихолд «Новая типографика. Руководство для современного дизайнера» – это неувядающая классика. Культовая книга 80-хх  – Йозеф Мюллер-Брокман «Модульные системы в графическом дизайне. Пособие для графиков и типографов», книга, по которой учился я сам. Эмиль Рудер «Типографика», но это уже для гурманов, для тех, кому тесно в рамках академической, модульной доктрины и хочется чего то поживее. Ян В. Уайт Дэвид Карсон_Блюмагазин 90-е“Редактируем дизайном”, задорная американская книжка от мега опытного журнального дизайнера, без заумности и очень обстоятельная. Удобно использовать в спорах дизайнера и главного редактора, т.к. в ней разбирается избыточное количество композиционных ходов и приёмов вёрстки.

Из веб-ресурсов, порекомендовал бы обратить внимание на сайт талантливого, молодого журнального дизайнера Франческо Франчи (Francesco Franchi) — арт-директора итальянского журнала «IL». Подпишитесь на его Фликр, где он выкладывает свои обложки и  развороты журналов. Это – высший класс и авангард журнально-газетной европейской моды!

Франческо Франчи

Франческо Франчи

Какие шрифты сегодня считаются модными? Какие шрифтовые комплексы, отечественной разработки, Вы могли бы порекомендовать для региональных газет.

Не являюсь специалистом по шрифтам. Всегда не хватало глубоких и структурированных знаний в этой области, признаюсь, что до сих пор не знаю чем, отличается минускульное письмо от маюскольного, да и многого другого не знаю. Может по этой причине всегда использовал в вёрстке Аглетерику (AG Letterica), а в заголовках – Гельветику (Helvetica ) в

разных начертаниях. В каком то смысле это и правильно, мои педагоги были убеждёнными минималистами и меня учили «простоте», а в минималистской парадигме даже Аглетерика является излишеством, Гельветика – наше всё! Как говорил великий Массимо Виньелли, не ручаюсь за точность цитаты: «хотите признаться в любви – наберите признание Гельветикой Normal, хотите послать на хрен – возьмите ту же Гельветику, только начертания Extra Bold».

А. Ромашин “ЕСТЬ!” .

Не переношу на дух шрифтов имитирующих церковно-славянские и каллиграфические. Может быть из за чрезмерной любви к ним простого народа. И еще, за что всегда ругал молодых и неопытных верстальщиков, а сейчас – студентов, так это за попытки трансформации шрифта, растягиваний, утолщений и т.д. Шрифт – это произведение мастера, плод его авторского труда. Ломать его, изменяя пропорции – тоже, что Джоконде усы фломастером пририсовать.

Человек, который по-настоящему разбирается в шрифтах и вкусу которого можно однозначно доверять – это Юрий Гордон. Найдите его блог в сети, подпишитесь на него, почерпнёте для себя много полезного. На Ютьюбе выложены несколько очень толковых его лекций на тему типографики.­­­­

Франческо Франчи IL

Франческо Франчи IL

Есть ли в стране какие-то краткосрочные курсы для дизайнеров и верстальщиков, которые вы могли бы рекомендовать?

Онлайн образования сейчас очень много. По Интернету можно научиться сейчас чему угодно. Вот мой товарищ рассказывал, что собирается учиться онлайн  пилотировать гражданский самолёт. Я сам время от времени залипаю на всевозможные вебинары разных дизайнерских проблематик. Школ по газетно-журнальной типографике я не встречал, вернее  – кое что встречал, но это всё на уровне «досуг домохозяйки». Один такой просмотренный вебинар меня сильно разозлил, и я засел на месяц и сделал свой собственный. Заново проштудировал книжки по типографике, вспомнил свой 12-летний опыт арт-директорства в разных издательствах – получилась школа часов на 16 для людей, которые уже в профессии, но не особенно довольны результатом. Провёл пробные школы в Минске, в Казани. Сейчас программу переформатирую под онлайн. Она будет рассчитана примерно на месяц занятий, с домашними заданиями, дипломным проектом – всё по-взрослому. Начну формировать группу в сентябре. Желающим поучаствовать, надо подписаться на рассылку в моем блоге blog.romashin-design.com , я буду держать вас в курсе.

Можно ли сегодня найти подработку (фриланс) верстальщику или дизайнеру в Интернете? Если – да, то какие риски с этим связаны?

Мой бессменный на протяжении многих лет верстальщик, после того как расстался со мной и покинул редакцию, ушел во фриланс. Он верстает самостоятельно один епархиальный журнал полос на 100 и совсем тоненький, журнал для немецкого рынка о каких то хитрых девайсах, полос на 30. Верстает в ежемесячном цикле у себя дома – очень доволен и работой и заработком и отсутствием необходимости приходить в редакцию к 10.00. Другой мой дизайнер просто делает цветокоррекцию и ретушь для двух глянцевых женских журналов – тоже не голодает. Работу профессионал всегда сможет найти, особенно если он готов делать быстрый и недорогой дизайн, нужно иметь портфолио и резюме. Рисков в онлайне не больше чем в офлайне, берите 50% предоплаты и не напрягайтесь.

Франческо Франчи

Франческо Франчи

Порекомендуйте, как нужно размещать иллюстрации на газетной полосе (основные правила) при верстке одного и нескольких материалов на полосе?

В одной классической немецкой книге по типографике в главе, изобиловавшей  математическими формулами и какими-то архисложными расчётами пропорций и долей, я прочитал мелко ссылку внизу страницы: «данная система не обязательны для тех, у кого имеется врождённое чувство пропорций». Чувство пропорций, или чувство композиции – это развиваемый навык, он тренируется так называемой пропедевтикой – специальными абстрактными заданиями с конкретно поставленными задачами. Ничего иного для развития композиционных навыков не придумано ни у нас ни за рубежом. Если вы не получили академического дизайнерского образования и испытываете определённые затруднения с композицией листа – работайте с аналогами. Заведите специальную папку и складывайте туда образцы хорошей вёрстки. Посмотрите винтажные BAZARы Алексея Бродовича, работы Херберта Любалина,  Франческо Франчи, о котором я уже говорил. Каждую новую задачу начинайте решать предварительно хорошенько насмотревшись качественных картинок

Целесообразно ли заказывать  макет и модель дизайна издания на стороне, или лучшее попытаться их создать собственными усилиями?

Да, конечно. У собственных сотрудников редакции «глаз замылен», да и не всегда уровень штатных дизайнеров достаточен, чтобы сделать новый принципиальный макет журнала и его гайдлайн. Когда я в 2010 расстался со своей последней журнальной редакцией, я думал: «всё, с журналами покончено», но начали приходить предложения сделать рестайлинг одного журнала, затем другого. Собственно, делая принципиальные макеты журналов и обучая с ними работать дизайнеров, мне впервые и пришла в голову идея разработать образовательный курс по типографике, а толчком, как раз, явилось то, что меня разозлил вебинар того самого «бродячего специалиста»  по журнальному дизайну, имя умолчу, но я об этом уже рассказывал.

Герб Любалин 1975

Герб Любалин 1975

Каким должен быть логотип местной газеты? Можно ли размещать рядом с ним герб города?

О, это больная тема. В апреле проводил школу в Казани для дизайнеров республиканского агентства Татмедиа (более десятка журналов), главный вопрос был – «как улучшить логотип издания?». А логотипы у некоторых журналов были такие, что хотелось сказать «дайте мне развидеть это». Начали разбираться, выяснилось, что большинство логотипов разрабатывались при активном участии и под давлением главного редактора, финансового директора и других топов и представляли собой плод их совместного творчества, при этом роль дизайнера сводилась просто к вождению мышью. Тогда же я предложил казанским коллегам логотипы не улучшать, а сделать их глобальный рестайлинг, заказав стороннему специалисту. Пока думают.  Каким конкретно должен быть логотип местной газеты я не могу сказать, скажу лишь, что он должен быть уместным, тоесть так или иначе отражать стиль и тематику вашего издания.

Как совместить экономическую целесообразность (растет стоимость производства и распространения  бумажной прессы, соответственно, квадратного сантиметра полосы) и требования современного дизайна (воздух, большие заголовки и иллюстрации)?

Чем актуальнее и современнее ваш журнал, чем качественнее контент – тем дороже реклама в нём. Если вы продаёте рекламу в вашем издании по сантиметрам – то ваше издание по определению не может считаться имиджевым. Печатное СМИ – это в идеале единое, гармоничное пространство, где редакционный контент и реклама представляют собой единый информационный поток. Посмотрите с этой точки зрения на Esquire. Если ваше издание имиджевое, стилеформирующее – навязывайте своим рекламодателям форматы рекламных сообщений, делайте их в одной стилистике с редакционным контентом, не продавайте меньше полосы. Если вы таблоид и продаётесь по сантиметрам – не выпендривайтесь и не модничайте.

Мои видео лекции на Youtube>>>  Перейти в YouTube

 

Типографика Баухауз, 20-е годы

Школа Баухауз (ссылка на Wiki) более известна нам как кузница новой модернистской эстетики в области архитектуры и промышленного дизайна. Каждому, кто соприкасался с  темой конструктивизма, представляется сакраментальный стул Марселя Брейера из гнутых стальных трубок и кубинистические архитектурные проекты мастерской Вальтера Гропиуса. Однако, надо заметить, что эти замечательные люди, которых не поворачивается язык назвать “немецкими дизайнерами” (потому, что среди них были и русские и голландцы и чехи и евреи), кое что и весьма существенное внесли и в развитие графического дизайна, став родоначальниками великой школы – типографика Баухауз.

Не будет преувеличением сказать, что революция, которая случилась в области дизайна и вёрстки печатных изданий, может быть даже более радикальна, чем революция совершённая ими в архитектуре и дизайне промышленных изделий. Ну, достаточно упомянуть одно имя – Ян Чихольд, но не о нем сейчас речь, а речь – о тех безымянных верстальщиках (в те времена они назывались – наборщики), которые в течение нескольких лет в типографии Баухауз верстали малотиражный альманах школы Bauhausbucher.

Собственно по ним, по этим немногочисленным потрёпанным экземплярам, которые на сегодняшний день являются коллекционной ценностью, мы можем составить некоторое представление о том, каков был графический дизайн 20-х, каковы были правила вёрстки в эпоху раннего конструктивизма, и через это понять, откуда и как появился концепция модульного дизайна, которая и по сей день не потеряла своей актуальности.

Данная подборка, это обложки и отдельные страницы из двух альманахов Bauhausbucher 1925 года. В одном  из них – лекции Пауля Клее, в другом – Василия Васильевича Кандинского. Особое очарование этим листам придаёт ещё и то, что лекции проиллюстрированы Кандинским и Клее собственноручно. Делюсь своей неожиданной находкой с читателями. Получайте удовольствие и подписывайтесь на блог.

типографика Баухаус tipografika-bauxauz tipografika-bauxauz2 2_Paul_Klee_tipografika-bauxauz 22_Paul_Klee_tipografika-bauxauz 23_Paul_Klee_tipografika-bauxauz 24_Paul_Klee_tipografika-bauxauz 25_Paul_Klee_tipografika-bauxauz 01_Wassily_Kandinsky_tipografika-bauxauz 9_Wassily_Kandinsky_tipografika-bauxauz 9_Wassily_Kandinsky_tipografika-bauxauz 9_Wassily_Kandinsky_tipografika-bauxauz 9_Wassily_Kandinsky_tipografika-bauxauz

 

МИХАИЛ АНИКСТ

Российские дизайнеры-графики давно уже пользуются заслуженной известностью и авторитетом на международной арене. Ни в промышленном дизайне, ни в моде, ни в какой другой дизайнерской специализации мир не знает столько русских имен. Начиная с 1970-х годов, наши графики регулярно завоевывают награды на международных биеннале и триеннале, на самых престижных профессиональных турнирах, подтверждая мой печальный афоризм: дизайна у нас нет, а дизайнеры есть.

Разобраться в этой парадоксальной ситуации мы постараемся в серии интервью с ключевыми, знаковыми фигурами российского графического дизайна разных поколений. Первое из них – с Михаилом Аникстом.

Он родился в 20 ноября 1938 года в Москве. В 1962 году окончил Московский архитектурный институт. Работает во всех жанрах графического дизайна, но главные творческие интересы и достижения сосредоточены в области дизайна книги. Академик московской Академии графического дизайна. С 1990 года живет и работает в Лондоне.

Среди профессиональных наград Аникста – восемь Дипломов на Всесоюзных конкурсах лучших изданий, четыре Серебряные медали и Специальная премия на Международной выставке искусства книги в Лейпциге, Первая премия на конкурсе «Самая красивая книга Австрии», Первая премия на конкурсе «Самая красивая книга Великобритании», две Золотые медали на конкурсе «Самая красивая книга мира», Золотая медаль и Гран-при на Международной биеннале графического дизайна в Брно, Золотая медаль Академии художеств СССР, Премия Американского института графических искусств, Премия «Award of Excellence» Лондонского общества типографических дизайнеров.

Сергей Бархин, блестящий театральный художник, учившийся и работавший вместе с Аникстом, сказал о нем: «Это уникальный человек, я таких больше не встречал». Известный кинорежиссер Александр Митта считает: «В какой бы стране ни оказался Михаил Аникст, он всегда в своей области будет самым лучшим». А вот мнение великого Массимо Виньелли, классика мирового графического дизайна: «Я знаю всех книжных дизайнеров в мире. Аникст – самый сильный».

Итак, слово Михаилу Аниксту, город Лондон. Интервью с ним записал Миша Белецкий, замечательный дизайнер книги (Сергей Серов).

(Миша Белецкий): Расскажите, пожалуйста, как вы попали в дизайн.

(Михаил Аникст): Я жил в литературной семье, где слово всегда было важней, чем изображение. А меня в какой-то момент именно изображение заинтересовало больше, чем слово. Я стал учиться рисовать, пошел в художественную школу. В последних классах меня вдруг увлекла архитектура. Но, честно говоря, представления мои об архитектуре были весьма приблизительными. И когда я попал в МАРХИ, то сначала отставал от своих товарищей, потому что многие из них вышли из архитектурных семей, и у них это было с молоком матери. Мне пришлось догонять. Хотя это сыграло свою положительную роль, потому как дало возможность набрать определенную скорость.

В какие годы вы там учились?

Я поступил в 1956-м, уже начинались новые веяния. Преподаватели уже показывали нам книжки Пикассо. Мы очень интересовались современным искусством и знали его назубок. У нас была такая игра: кто-то показывал открытку с абстрактной картиной, ты должен был угадать художника или проигрывал пиво. Например, показывали картинку Цзао Ву Ки, ты должен был это знать. Я не уверен, что и сейчас его многие знают. Я собирал современные книжки, у меня была, может быть, лучшая библиотека книг по искусству в Москве. Папа мне помогал, доставал из-за границы. У него был налажен обмен с университетами. Он им посылал русские, а они ему западные. А потом и журналы по дизайну. Я был, наверное, единственный человек в СССР, у которого был швейцарский «Графис».

Вы читали по-английски?

Нет. Я начал учить язык в институте. Первые книжки, которые я поставил себе как задачу прочесть, были романы Хемингуэя, Кафка, Оруэлл и «Улисс» Джойса.

Ничего себе!

«Улисс» было сложновато. Хемингуэй – легко.

Изучение языка было тогда проявлением независимости?

Главное – мне хотелось больше, чем просто видеть картинки, хотелось прикоснуться к смыслу. Когда смотришь на Кандинского, понимаешь, что это замешано на Фрейде. И я Фрейда прочитал по-английски. Обучение в институте было довольно сложным. Мне помог мой характер. Если я за что-то берусь, довожу до конца. Я ездил в метро и бубнил слова и фразы. Выписывал их в такие маленькие книжечки. Ходил заниматься к одной американке. Она приехала в 30-е годы строить коммунизм, ее, естественно, тут же посадили. Отсидела в лагере, вышла.

У вас дома была, наверное, большая библиотека английской литературы?

Когда мы жили в коммунальной квартире, у нас была одна комната. В ней было 10 тысяч томов. Когда мы переезжали, мама поставила папе условие: «Четыре тысячи чтобы продал!». Папа был настоящий книжный человек, он продал четыре тысячи, но потом потихоньку эти четыре тысячи возобновил. Мы жили окруженные книгами. Когда надо было обедать, отодвигали книжки с обеденного стола, чтобы освободить место для тарелок.

У меня такое чувство, что МАРХИ в конце 50-х был одним из самых интересных мест в Москве.

Это было самое продвинутое место в Москве! Не только благодаря преподавателям, но и благодаря студенческой среде. Там была очень творческая, свежая и очень дружеская атмосфера. Как у нас происходил день? Мы приходили с утра и где-то до 3-х часов – лекции, проекты, рисунок. А после оставались в институте и занимались проектированием до 9-10 часов вечера. То есть мы все были вместе, в одной аудитории, по 12 часов каждый день, круглый год, кроме лета. А летом группами ездили в разные места, изучали архитектуру. А в соседней аудитории были другие группы. У нас были крепкие связи между курсами, это была специфика нашего института. Наши преподаватели участвовали в конкурсах и приглашали студентов помогать. Это тоже была хорошая школа. Все проекты делались современно. Всё было пропитано идеями того времени. Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ были нашими кумирами.

Почему вы интересовались именно современным искусством?

Нам всем обрыдло существующее искусство. И хотелось приобщиться к тому, что происходит в мире.

Это была возможность перескочить через железный занавес и почувствовать себя не в отсталом мире, почувствовать что вы живете сегодня?

Да, мы были первым поколением, которому позволили смотреть на Запад. До того взгляд на Запад считался крамолой. За это сажали, запрещали. А у нас уже библиотека подписывалась на западные архитектурные журналы. Начинали налаживаться какие-то связи. Люди еще не ездили, но обмен уже существовал.

Что потом стало со всеми этими студентами-западниками, которые вышли из МАРХИ? Им дали что-то построить?

Нет, конечно! И это была большая трагедия. Страшное время в истории советской архитектуры. Ужасные жилые дома, сплошное регулирование. Это было как раз той причиной, по которой я и мой друг Сережа Бархин в конце концов решили бросить архитектуру. Работать было невозможно! Мы с ним тыкались довольно долго. Какое-то время работали в театре.

Там было больше свободы?

Да, но я понял, что театр – это не моя история. Сережа остался. Теперь он один из ведущих театральных художников. А меня больше интересовал дизайн. Театр казался немного искусственным. Театральная обстановка мне не близка. Я не любил сидеть на репетициях, а это обязательно. И главный человек в театре –режиссер. Мы решили попробовать книги. Нам помог папа. У него выходила книжка в издательстве «Искусство». И он спросил: «Можно мой сын со своим приятелем ее оформят?» – «Пусть попробуют». Мы выбрали шрифт, нарисовали обложку. Наша работа понравилась. Молодых художников было мало тогда в книге.

А Льва Збарского вы знали?

Збарский был роскошный молодой человек! Он был окном в Европу. Мы все были мальчики, а он маэстро. Правда, Збарский рисовал, а не конструировал. Сам он не был дизайнером, но в отличие от всех остальных он не говорил, что дизайн – это чепуха какая-то. Общая точка зрения была, что дизайнеры – не художники, они только по сетке работают, у них нет воображения. «Дизайн» был чуть ли не матерным ругательством.

Это потому, что «дизайн» – иностранное слово?

Нет, потому что такова русская идея: художник книги – это вдохновение.

Откуда она взялась? Ведь в 20-е годы было: я – конструктор, я конструирую и дом, и машину, и книгу.

С тех пор была сталинская эпоха, не так ли? Дизайн уже не существовал, типографика никому не нужна была. Набором занимались технические редакторы. Они размечали книгу, выбирали шрифт. Первый, кто с этим начал бороться, был Максим Жуков. Мы познакомились с ним в издательстве «Искусство».

Жуков просветил вас в области современной типографики?

Да, он как-то быстро вводил в это дело. Мы с Максимом сразу подружились, много говорили. К тому же закваска архитектурного института сыграла свою роль. Архитектура требует дисциплины, и идея о том, что существует дисциплина и на странице, мне показалась очень точной, правильной и интересной. Я увидел, как система рождает эстетику. Одна из самых великих вещей для меня в истории человечества – периодическая таблица Менделеева. Ее достоинство заключается в организованности, порядке, но главное, она предсказывает ещё неизвестные вещи. Таким же образом и работа со структурой в книге неожиданно приводит тебя к ещё неизвестным вещам. Мы с Максимом поняли, что кроме швейцарской школы графики существуют и традиционная типографика. И я начал доставать книжки по традиционной школе, по-английски читал. Одна из главных – «Methods of Book Design» Хью Вильямсона из Оксфорда. Когда я приехал в Англию, я с ним познакомился.

Вам больше нравилась швейцарская школа или традиционная?

Швейцарская! Но знать традиционную было важно, потому что даже если ты нарушаешь правила, ты должен знать, что нарушаешь. Эта школа мне до сих пор помогает. В современном наборе остаются актуальными очень многие принципы классической типографики.

В театре вы чувствовали, что не всё вам подвластно, а в книге?

Я все больше и больше старался, когда мне представлялась такая возможность, всё брать в свои руки. В некоторых случаях мне это удавалось, например, в книге «… в окрестностях Москвы». Потому что я начал этот проект с самого начала. Жуков позвал меня после фильма «Дворянское гнездо»: «Этот фильм показал, что дворянская культура исчезает бесследно. Может быть, нам удастся каким-то образом ее зафиксировать в альбоме». Дал мне 300 черно-белых фотографий. Я пришел через две недели. «Ну что, выбрал?» – «Нет». – «И что тебя не устраивает?». – «Все!». Я сказал, что книжка должна иметь другую концепцию. Надо, чтобы автор работал вместе с дизайнером. В результате в издательстве приняли эту идею. Я сказал, что хочу фотографии в альбоме сделать цветными. – «Ни в коем случае! Чтобы он был, как цветная открытка?». Я сказал: «Нет, не как цветная открытка». И начал этим заниматься. Сначала поехал в Эрмитаж посмотреть, почему живопись хорошая, а фотографии получаются дешевые, открыточные. Я внимательно смотрел на пейзажи XVII и XVIII веков. Особенно меня заинтересовал Клод Лорен, он повлиял на мое видение. Объехал все усадьбы, сделал акварели в каждом месте. И выбрал сезон и время суток, когда нужно снимать. С фотографом Эдиком Стейнбергом мы отправились на первую съемку 22 июня, к 3-м часам утра. У меня была акварель, я показал Эдику: «Снимаем с этой точки». Когда появилось солнце, это было как у Клод Лорена, я скомандовал: «Снимай!». И только мы сделали снимок, солнце поднялось, и вся романтика ушла… Потом, когда нужен был туман, я закупал для съемок дымовые шашки…

Сколько снимков вы делали за один раз?

Один! У нас иногда выдержки бывали по пятнадцать минут! Мы снимали на формат 18 на 24 деревянной камерой. Даже в интерьерах – без искусственного света. Ложились на пол, потому что пол дрожащий был, а фотоаппарат снимал.

Вы из этого сделали такой продакшн, как кино! Вы выступали как настоящий кинорежиссер. Откуда пришла эта идея, что можно подходить к дизайну книги как к киносъемкам?

Ну как, из головы. Мы работали очень много в дизайне рациональном, функциональном. Но меня всегда привлекало нечто большее, мне хотелось быть режиссером книги. Я ходил в Ленинскую библиотеку, выбирал тексты для книжки.

Это стало модным лет 15 назад, была большая дискуссия по поводу того, насколько дизайнер автор своего произведения. Во французской философии применительно к кинорежиссёру есть понятие «auteur», то есть тотальный автор. Дизайнеры тоже захотели быть авторами.

Вот у меня в этом случае так и было. Я был главным над фотографом, над всем процессом, у меня вся книжка была прорисована в маленьком масштабе ручным способом.

И у вас ушло три года на то, чтобы её сделать?

Да.

Сейчас такой проект был бы немыслимым. На то, что вам платили, было же невозможно жить, да?

Конечно! Мой гонорар был только чуть-чуть больше, чем за обычный дизайн. Короче говоря, эта работа была не за деньги. Но я ведь параллельно что-то еще делал. Моя точка зрения была, что надо делать то, что невыгодно. Потому что это было некоммерческое общество. А походы в музеи чего стоили, где я снимал черно-белые фотографии! Если сейчас посмотришь эту книжку, ты увидишь, там качество соответствует современным стандартам. Это более тридцати лет назад было! Я договорился с Историческим музеем, они мне дали все гравюры, и я их вывез в издательство, где стояла громадная камера, она снимала 50 на 60 см. Когда в типографии получили эти вещи, они ахнули – из Советского Союза поступил материал такого качества! А когда из Австрии пришли пробы в издательство, у всех здесь был шок. Качество было беспрецедентным. Это в какой-то степени стало поворотным пунктом книгопечатания в России.

Эта книжка набрана шрифтом Таймс?

Мы набрали несколько книг Таймсом, в одной английской газете потом была рецензия на наши советские книжки, автор написал: «У этих дизайнеров большая привязанность к Таймсу». А все дело было в том, что русского шрифта приличного, кроме Таймса просто не существовало.

Сейчас бы вы стали Таймсом пользоваться?

Нет, конечно.

Для швейцарцев ограничение гарнитур было идеологическим. Они считали, все можно набирать одним шрифтом.

Мы их переплюнули, но не по убеждению.

Я не могу припомнить ни одной книги по-английски, набранной Таймсом, которая выглядела бы прилично. А ваши московские книжки вполне на уровне. Может быть, это зависит от умения им пользоваться?

Кто-то из конструктивистов сказал, что важно, не какой шрифт берешь, а как ты им пользуешься. Я думаю, это в какой-то степени к нам относилось. Я всегда просил межсловные пробелы делать маленькими и очень тщательно за этим следил. Я смотрю сейчас – они маленькие, и это очень хорошо.

А что вы делали кроме книг?

Журнал «Советский экспорт», например. Мы с Троянкером делали рекламу в нем. Это был единственный советский глянцевый журнал. Там у меня был довольно забавный случай. Приехал Иосиф Бродский в Москву, позвонил: «Миш, совершенно нет денег, найди мне какую-нибудь работенку». Я говорю: «Я делаю сейчас журнал „Советский экспорт“. Там надо написать текст для рекламы сгущенки. Напишешь?» – «Конечно». – «Единственная проблема, ты сам понимаешь, я не могу твое имя поставить». Он говорит: «Да не важно, хоть какие-нибудь денежки будут». Короче говоря, он написал.

Отличная история! Почти традиция. Маяковский подрабатывал копирайтером для рекламы, и Бродскому тоже пришлось. Давайте поговорим теперь про модульную сетку. Кто внедрил ее в издательское дело?

Максим Жуков. Он ходил в Ленинскую библиотеку, читал много швейцарской и немецкой литературы. Он отыскал это сам, это не преподавали. И будучи умным человеком, он все понял и начал ее внедрять.

Почему модульная система так пришлась вам по душе?

Она отвечала нашей эстетике. Старая книга была построена на одной оси, в красную строку. Сетка предполагает несколько осей на странице. И это даёт в руки новые возможности, другую структуру композиции, становится значительно интересней.

Одно из ваших нововведений касалось соотношения размера иллюстраций с размером оригинала?

Да, это я ввёл. Мы с Жуковым поехали в Питер снимать итальянскую майолику. И тут мне пригодилась архитектурная подготовка. Я взял все размеры иллюстраций и построил график. Определенное количество иллюстраций шло в натуральную величину, они были малюсенькие. Самые большие иллюстрации были значительно больше книги, им отводилась роль максимального размера. И между этими иллюстрациями проходила кривая. И по этому графику можно было вычислить, какого размера должен быть в книжке тот или иной предмет. Максима как любителя порядка это привело в восторг.

С этим можно войти в историю!

Про это никто не знает.

Но теперь мы про это всем расскажем. Вы до сих пор это делаете?

Да. Сейчас это значительно проще стало делать на компьютере.

Все эти сетки, любовь к порядку – это было частью чего-то большего, какого-то мировоззрения?

Ну, Максим Жуков и Аркадий Троянкер были большими, чем я, любителями порядка. Я более шаловлив. Мне интересна была не сетка как таковая, а, например, как обойтись с пропорциональными размерами. Или то, что я сделал в «Художественных проблемах итальянского Возрождения» Алпатова, где я тоже строил график и рассчитывал, чтобы соотношение площади серого тона набора с площадью белого листа было всегда в пропорции золотого сечения.

Вы думали, что так более красиво?

Это один из способов. Но это то, что никто не пробовал, и мне интересно было попробовать. Все говорят о гармонии, но гармония может быть не только линейная, но и площадная. Конечно, это требует больше возни, чем просто по сетке поставить картинку. Мы чувствовали, что у нас есть возможность пробовать, что-то развивать, экспериментировать. Употреблять слово «дизайн» было разрешено только при Горбачеве, а до того это называлось «техническая эстетика». А мы всегда говорили «дизайн» между собой. МОСХовские заправилы это ненавидели, мы были у них костью в горле.

Вы состояли в МОСХе?

Да. По рисункам приняли, не за книжки.

Как так получилось, что вас там не разгромили, а дали делать то, что вы делали?

Это была такая маленькая, никому не нужная сфера, она не касалось больших государственных проблем. Мы находились на периферии эстетических интересов.

Проскользнули под радаром?

Да-да, низко летели. Хотя МОСХовские боссы очень плохо к нам относились. Я помню, когда мы сделали «Эльзевиры», я где-то должен был выступать. Я сидел с Лазурским, мое выступление было следующим после него.

У вас с ним были хорошие отношения?

Да, дивные! Я сидел за столом, но не в президиуме, а там, где выступающие. А в это время проходил конкурс «Искусство книги». Ко мне кто-то подошел и шепнул, что сейчас Гончаров ваших «Эльзевиров» на конкурсе разгромил. Это я сейчас спокойней стал, а тогда мне прямо моча в голову ударила. Как я проехался по ним в своем выступлении! Говорил, что сейчас происходит перелом, борьба между новыми движениями и вот этим старьем, которое представляется такими, как Гончаров.

А как началась ваша работа в «Промграфике»?

Меня взяли в издательство «Советский художник» художественным редактором. Когда там ушел главный художник, директор рискнул предложить этот пост мне. Я сказал: «При одном условии – у меня будет свободное расписание». Я нашел себе подвал, сделал там кабинет, и это стал такой дизайн-центр. Ко мне приходили студенты из Строгановки и Полиграфа, работали как художественные редакторы. У меня уже была хорошая репутация, и через какое-то время мне предложили войти в художественный совет «Промграфики».

Как это было устроено? Предприятия и учреждения, когда им требовалось графическое оформление, обращались в Союз художников?

Да. Большинство обращалось в Союз художников и попадало в « Промграфику». Там числилось 150-200 художников. Были получше и похуже, но все вместе это была такая затхлая советская эстетика! Когда я пришел, я охренел. И начал сразу круто, говорю: «Все это плохо». Меня приняли в штыки. Тем не менее, я как танк уже шел. Начал их просвещать, приносил журналы «Графис». И переориентировал «Промграфику» на современные вещи. Они там что угодно могут сейчас говорить, но это я их скрутил в бараний рог.

Это было интересное место?

Да, это стало очень важным местом в Москве. Каждое заседание совета «Промграфики» – событие. Там сложилась совершенно западная профессиональная атмосфера. Вся молодёжь, кто сейчас известен, оттуда вышла.

Были ли там большие проекты?

Самый масштабный проект был – система пиктограмм для московской Олимпиады. Я настоял, чтобы мы делали для пиктограмм модульную сетку. Работали группой, выбрали самых сильных ребят из членов совета. Руководили всем практически я и Валерий Акопов. Еще был гигантский фирменный стиль «Промо», где тоже все было достаточно модульно построено и нарисовано. Мы работали той же группой, что делала пиктограммы. Там был очень современный подход, который использовал систему для того, чтобы множить элементы.

Тотальное конструирование?

Да.

И это для вас остается самым важным в дизайне?

Да, это для меня важно и сейчас. Вот, например, я много лет делаю так серию альбомов по исламскому искусству, это частная коллекция. Я начал работать с ней, как только приехал сюда.

Сколько же там томов?

Должно быть 30. Сделано 17.

Они все делаются по одному макету?

Нет. Типографика одна, а макеты разные. И подходы разные. Меняется и размер шрифта, но все равно сохраняется ощущение серии.

Когда вы приехали в Лондон в 1990-м, у вас ушло какое-то время на то, чтобы перестроиться на новый рабочий процесс?

Примерно полчаса.

То есть оказалось, что вы работали в Москве так же, как можно работать и в Лондоне. Но чем-то отличается работа в Лондоне?

У меня появился значительно больший выбор. Больше заказчиков, большее поле деятельности.

Как вы адаптировались в этой среде?

Мне повезло. Я встретил нескольких людей, которые, на мой взгляд, представляют собой квинтэссенцию западного культурного человека. Я предложил им мои типографические знания, они их подхватили и развили в чём-то. И я многому у них научился. У меня несколько таких друзей. И даже заказчики среди них. Вот это невозможно в Москве. Там есть культурные люди, но не такого уровня.

А какие новые возможности появились в смысле типографики?

Самое главное, у меня теперь латинская типографика.

С ней интересней работать?

В десять раз! Я наслаждаюсь этой типографикой.

Почему?

Латиница более органична. Русский шрифт не додуман. Он весь как забор.

Редко случается, чтобы человек, который имел успех в одной стране, мог переехать в другую страну и в той же области добиться такого же успеха. Как вам это удалось?

Вообще-то у меня никогда не было никаких амбиций, кроме своего дела. Началось с того, что ещё в Москве я сделал одну книжку, «Советский коммерческий дизайн 20-х годов». В середине 80-х я почувствовал, что начинается какая-то свобода. Я подумал: почему я все отдаю своему издательству? Надо сделать что-то самому. И сделал книжку о конструктивистском графическом дизайне. Она вышла, когда дизайн только начинал быть компьютерным. Она открыла дизайнерам глаза на то, что можно делать. И стала безумно популярной.

Тогда про конструктивизм было мало известно даже на Западе.

Когда я пришёл к Нэвиллу Броуди, у него эта книжка лежала открытой, он делал шрифты, глядя в неё. Во всех рекламных агентствах она была настольной книгой. Мало того, я приехал, вижу – малый идёт по улице навстречу, а у него на футболке написано слово «Soviet» с моего титульного листа. Она была издана в Англии, Америке, Германии, Франции, Голландии, Италии, Японии. Поэтому я приехал уже известным человеком. Лет десять она оставалась популярной. Она в значительной степени оживила западный дизайн.

Кто автор этой книги?

Лена Черневич. Но все материалы нашел я, полгода провёл в Ленинке. Очень многое пришлось восстанавливать по крупицам. Например, одна реклама Родченко. Ни оригинала, ни качественной фотографии не осталась нигде. В «Промграфике» у нас в совете сидела Зоя, представитель петентного института, который регистрировал товарные знаки. Я ей говорю: «У вас такая практичная организация, наверняка остались какие-то альбомы 20-х годов». Зоя говорит: «Я посмотрю». Пришла и говорит: «Ты знаешь, действительно, остались. Когда делали упаковки папирос, нам все заносили, и кто-то там их утверждал». Она мне принесла. Там были и эти сигареты «Ира», тиражный отпечаток. Таким образом, я восстановил рекламу, перерисовав шрифт со старой фотографии и используя настоящую упаковку. Родченко не мог этого сделать, когда его просили, потому что не знал, где найти, а я нашёл. Все чёрно-белые знаки в книге я так реконструировал. Я нашёл знак, и там было написано на обороте – Кандинский.

За последние 20 лет, которые вы в Англии, какие работы для вас самые важные?

Книжка про турецкие шелка и бархат, называется «IPAK». Я люблю серию по китайскому фарфору, семь томов. И еще одну книжку, которую сделал для шейха Катара Сауда… Мне нравится работа, которую я сейчас делаю, потому что делаю её примерно так же, как «…в окрестностях Москвы».

А что бы вам ещё хотелось сделать?

У меня очень много частных клиентов. В основном, это люди, которым довольно глупо предлагать суперсовременную книгу. Когда делаешь старую коллекцию, объекты никак не ложатся в современный стиль. Приходится делать умеренно традиционную книгу. Я жду, чтобы появился крупный современный заказчик.

Что для вас значит современная типографика сегодня?

Я называю современной типографикой ту, которая исследует новые возможности и пути.

В то время, о котором мы говорили, в 60-70-е, было понятно, что есть интернациональный стиль, и это последний крик моды. Двадцать лет назад можно было сказать, что современный стиль – это Дэвид Карсон. А какая мода сейчас, не совсем ясно.

Почему? Она существует! Это, развитие того, что было раньше. Она очень многообразна. Каждая работа требует своего подхода. Но тенденции вполне очевидны. Ведущей является идея, и она может быть выражена в любом виде – в кино, в суперсовременной скульптуре, в монтаже.

Концептуализм?

Концептуализм тоже уже не новая вещь. Смотришь на Кабакова и видишь, что это уже старый концептуализм. А смотришь на Аниш Капура, это скульптура, но одновременно это и дизайн, это – новое. Сейчас важно, чтобы было забавно, необычно. Дизайн уже стал искусством. Раньше я старался организовать материал в технологически удобную и визуально организованную систему. Но книга требует большего, она требует хозяина всего – и текста, и изобразительного материала, который в состоянии решить, что лучше работает. Такой подход дает новую эстетику.

Раньше вы смотрели на сетку как на воплощение рациональности. А теперь?

То же самое. Только теперь она значительно точнее и проще делает то, что мы раньше делали руками. В то время это никого не устраивало, смотрелось сухо. Наша точка зрения была, что сухость имеет свои эстетические качества. И споры продолжались без конца. У нас с Бисти был грандиозный спор об «Эльзивирах», он так и не мог понять, что за хреновину эти дизайнеры сделали и говорят, что это красиво. Недавно, роясь на книжной полке, я наткнулся на «Эльзевиров». Открыл титульный лист и понял, что он мог бы сейчас считаться современным. Это же минимализм! Я даже позвонил Троянкеру в Москву и сказал: «Аркадий, ты знаешь, мы сделали эту вещь на тридцать лет раньше того, как это стало модно».

Записал Миша Белецкий. Первая публикация: INTERNI 2011, октябрь

В.Аронов. Эльзивиры. 1975. Первая книга серии «история книжного искусства» была посвящена деятельности издательского дома семейства эльзивиров. Дизайнерам Михаилу Аниксту и Аркадию Троянкеру удалось соединить динамичную верстку и минималистическую типографику с богатством образа исторической эпохи. Книга была неоднократно премирована на различных дизайнерских конкурсах

В.Аронов. Эльзивиры. 1975. Первая книга серии «история книжного искусства» была посвящена деятельности издательского дома семейства эльзивиров. Дизайнерам Михаилу Аниксту и Аркадию Троянкеру удалось соединить динамичную верстку и минималистическую типографику с богатством образа исторической эпохи. Книга была неоднократно премирована на различных дизайнерских конкурсах

Михаил АникстLayout 1

Михаил Аникст

Dunhill by design. 2006. Альбом лондонского издательства «Flammarion» посвящен дизайну уникальных ювелирных изделий, пишущих принадлежностей и множества других вещей, выпускаемых под маркой «Dunhill». Все они отличаются эксклюзивным дизайном и качеством, характеризуемым определением «практичная роскошь»

ISMAILIS_1 Михаил Аникст

ISMAILIS_3 Михаил Аникст

ISMAILIS_4 Михаил Аникст

The Ismailis. 2010. Книга, выпущенная Лондонским издательством «Azimuth» в сотрудничестве с фондом «Aga-Khan», посвящена истории шиитской секты Исмаилитов, берущей свое начало во второй половине VIII века. Недостаток иллюстраций в книге дизайнер компенсировал активной типографикой

Qatar jewellery. 2010. Михаил Аникст

Qatar Jewellery. 2010. Каталог современных ювелирных украшений из Катара

KHALILI_1 Михаил Аникст

Tнe nasse D.Khalili collection of Islamic art. 1991–2011. Грандиозная частная коллекция различных произведений исламского искусства очень высокого уровня будет опубликована издательством «Azimuth» в тридцати томах. На сегодняшний день выпущено пятнадцать больших альбомов

olga_2 Михаил Аникст

Olja Ivanicki. Михаил Аникст

Olja Ivanicki. Painting the future. 2009. Издание лондонской галлереи «Gayo» посвященно творчеству всемирно известной художницы с русскими корнями Ольги Иваницкой

IPEK_1 Михаил АникстIPEK_2 Михаил Аникст

IPEK_3 Михаил Аникст

Ipek. The Crescent & Amp; the Rose. 2001. Тема этого роскошного альбома – шелк и бархат Оттоманской империи

ZIPPOS_2

ZIPPOS_3 Михаил Анникст

Михаил Аникст

Vietnam Zippos. 2007. Книга лондонского издательства «Thames&Hudson» посвящена уникальным артефактам – зажигалкам, испещренным самодеятельными рисунками и надписями, нанесенными на них американскими солдатами во время вьетнамской войны. Фотосъемка всех предметов для издания была произведена самим дизайнером, Михаилом Аникстом, который снабдил книгу брутальной, экспрессивной типографикой

 

ТРИ ПОКОЛЕНИЯ ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА

МЫ ЗАВЕРШАЕМ СЕРИЮ ИНТЕРВЬЮ, ПОСВЯЩЕННУЮ СУДЬБЕ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА, ЕГО НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ В ЛИЦАХ. ЕЕ ГЕРОИ, БУДУЧИ ЗНАКОВЫМИ ФИГУРАМИ РОССИЙСКОЙ ДИЗАЙНЕРСКОЙ СЦЕНЫ, ПРЕДСТАВЛЯЛИ НЕ ТОЛЬКО СОБСТВЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО, НО И СВОИ ПОКОЛЕНИЯ, АКТИВНО И УСПЕШНО РАБОТАЮЩИЕ СЕГОДНЯ В ПРОФЕССИИ.

Старшее поколение, дизайнеры 30-40-х годов рождения, было представлено интервью с Михаилом Аникстом (1938), которого великий Массимо Виньелли назвал лучшим в мире дизайнером книги. Но за ним, вернее, рядом с ним – целая когорта блистательных имен. Ефим Цвик (1935-2005), Николай Калинин (1937), Аркадий Троянкер (1937), Валерий Акопов (1938), Юлий Перевезенцев (1938), Николай Попов (1938), Александр Шумилин (1938-2007), Борис Трофимов (1940), Максим Жуков (1943), Александр Коноплев (1943), Евгений Добровинский (1944), Андрей Костин (1947-2000), Валерий Васильев (1949). Все они лауреаты международных конкурсов, обладатели высших наград на самых престижных мировых профессиональных смотрах.

Troyanker_4

Аркадий Троянкер

 

Михаил Аникст

IPEK – Михаил Аникс

Я знаю их очень давно, все они – мои старшие товарищи, друзья. Но я не перестаю удивляться их неиссякаемой энергии, непостижимому задору, искрометному таланту. Из интервью с Михаилом Аникстом становится ясно, откуда родом эта творческая сила. Из их студенчества, молодости. Они все, по-существу, «шестидесятники», на их творческое становление пришлась эпоха «оттепели», время обращения к современному миру и собственных творческих поисков. После десятилетий страха и ужаса совсем небольшого откручивания гаек и приоткрытия железного занавеса хватило тогда, чтобы произошел тектонический сдвиг, и появилось поколение с неимоверной жизненной энергией, на протяжении многих лет остававшееся лидером в культуре. В графическом дизайне это поколение находилось в авангарде профессии и в 60-е, и в 70-е, и в 80-е годы. И по сей день оно по-прежнему актуально и пользуется невероятным уважением и авторитетом. Это поколение титанов, героев, ставших дизайнерами не благодаря, а вопреки всем обстоятельствам.

Евгений Добровинский

Евгений Добровинский

Trofimov_1

Борис Трофимов

То время можно было описать парадоксальным афоризмом: дизайна у нас не было, а дизайнеры были. Дизайнерские имена, которые знал весь профессиональный мир, были, а дизайна как востребованной части экономики, культуры и общественной жизни – нет. Даже слова-то такого не было. Промышленный, предметный дизайн именовался «художественным конструированием». Теория дизайна – «технической эстетикой». А вместо «графического дизайна» было сразу несколько советских эвфемизмов. В промышленном контексте графический дизайн назывался «промышленной графикой», сокращенно «промграфикой». В Союзе художников псевдонимом графического дизайна была «прикладная графика». В Полиграфическом институте, где занимались элитарным книжным дизайном, он назывался «ХТОПП» – «художественно-техническим оформлением печатной продукции», в Строгановке фигурировала еще одна словесная конструкция: «промграфика и упаковка» и т.д.

Trofimov_9

Борис Трофимов

Chaika_7

Владимир Чайка

Среднее поколение – нынешние 40-50-летние. В журнале оно было представлено Игорем Гуровичем (1967) и Юрием Гулитовым (1964). Наиболее яркие фигуры этой генерации – Светлана (1952) и Александр (1953) Фалдины, Юрий Боксер (1953-2002), Владимир Чайка (1955),  Андрей Шелютто (1960), Елена Китаева (1960), Юрий Сурков (1961), Анатолий Гусев (1963), Евгений Корнеев (1964), Андрей Логвин (1964), Эрик Белоусов (1964), Эркен Кагаров (1966), Сергей Кужавский (1966), Петр Банков (1969).

Игорь Гурович

Игорь Гурович

Это поколение начало себя проявлять еще в конце 80-х, но полностью вступило в свои права в 90-е, ставшие временем их взлета, когда произошла неожиданная актуализация графического дизайна. Именно он оказался в первую очередь востребован­ зарождавшейся ры­ночной эко­номикой. Сотни тысяч новых субъектов хозяйст­венной и общественной деятельности заявляли о своем появлении на свет с помощью логотипов, фирменных стилей, рекламы и дру­гих атрибу­тов цивилизованной деятельности. Графический дизайн на глазах начал становиться самой распространенной дизайнерской специализацией, внезапно превратился в модную и престижную профессию.

Массовая компьюте­ри­зация профессии, совпавшая с социальными изменениями и коммерческим бумом, предос­тавили дизайнерам совершенно новые, невиданные воз­можно­сти, освобождающие от прежних технических ограни­чений. Но для неофитов, хлынувших в эту область, компьютерная свобода стала непреодолимым со­блазном вседозво­ленности, освобождающим от самой профессиональной культуры, по крупицам накапливавшейся предыдущим поколением.

 

Logvin_2

Андрей Логвин

Елена Китаева

Елена Китаева

И в новых обстоятельствах стать настоящим дизайнером, мастером мирового уровня можно было «не благодаря, а вопреки». Этому поколению предстояло осознать, что дизайнер – профессия легкая и интересная, но одновременно – тяжелая, соблазнительная и опасная, потому что здесь очень просто стало скатиться к продажности, к безвкусице и пошлости. Герои этого поколения стремятся сохранять в себе культуротворческий смысл профессии как служения, ориентируясь на внутренний голос профессиональной совести и строгий суд своих коллег. Эту закваску они получили еще от мастеров старшего поколения, успев застать старые романтические времена.

Kagarov_2

Эркен Кагаров

Андрей Шелютто

Андрей Шелютто

Как видно из интервью с Игорем Гуровичем и Юрием Гулитовым, они стремятся не только решать сиюминутные задачи, но и каждый раз ставят перед собой сверхзадачи, повышая профессиональную планку, размышляя в своих работах о культурной роли профессии, о своем месте в ней, об особенностях национального дизайна.

Молодежь – 20-30-летние – была представлена интервью с Протеем Теменом (1984) и Дмитрием Кавко (1974). Рядом с ними можно еще поставить Анну Наумову (1973), Дмитрия Захарова (1975), Анастасию (1980) и Александру (1982) Фалдиных. И пока это, пожалуй, все, если говорить об именах, представляющих Россию на мировой профессиональной сцене, о лауреатах международных конкурсов. У героев этого поколения мировых наград пока заметно меньше. Да и самих-то известных имен здесь значительно меньше.

Faldina+Faldina Lartsev Naumova_1 Naumova_3И это при том что ничего похожего на ослабление спроса на дизайнеров-графиков не наблюдается. Наоборот. Количество высших учебных заведений, выдающих в нашей стране дипломы по специализации «графический дизайн», превысило уже две с половиной сотни. Сюда надо добавить еще специализации смежные или пересекающиеся с ним типа «web-дизайн», «телевизионный дизайн», «дизайн СМИ», «компьютерный дизайн», «рекламный дизайн» и т.п. И сегодня графический дизайн с командой этих родственных дизайнерских специализаций вышел в явные лидеры проектной культуры.

Произошедшая смена лидера – общемировая тенденция информационного общества. Ведущая культурная роль переходит от промышленного дизайна, оперирующего технологической палитрой массового индустриального производства, к более мобильным, свободным, легким жанрам, менее укорененным в технологических условиях творчества. Среди них на первое место выходит именно графический дизайн. Компьютерное перевооружение технологической базы дизайна усилило эти качества легкости, свободы и независимости, а привычное для графического дизайна оперирование образами и информацией как нельзя лучше соответствует запросам информационного общества.

Rekin Totibadze Vasin_1Графический дизайн первым воспринял вызов времени, связанный с тотальной компьютеризацией всех сфер постиндустриального общества, вышел в открытый виртуальный космос «постгуттенберговской галактики». Другое его качество, всепроникающая способность, позволяет ему детально обживать виртуальные мультимедийные среды, осваивать экранную культуру и информационные инновации.

Молодое дизайнерское поколение печалится о романтических временах профессии, подозревая о том, что время героев ушло в прошлое. Но всей своей творческой деятельностью доказывает, что это не так.

Быть дизайнером ­– тяжелый крест. Но любое подлинное призвание есть крест. И так всегда и везде, не только в нашей стране. Но в нашей особенно.

Мы завершили серию интервью, но это не значит, что других материалов о наших дизайнерах-графиках разных поколений не будет. Этой серией мы лишь обозначили основные направления интереса к графическому дизайну – достижения наших мастеров в международном контексте, графический дизайн как стилеобразующая деятельность, формирующая визуальный ландшафт страны и мира, как самое актуальное искусство современности.

Vasin_2 Yuzhanina Zakharov_3 Zakharov_6Cергей Серов. Первая публикация – INTERNI, 2012, №7.

 

ПРОТЕЙ ТЕМЕН

«Ярчайшая звезда молодого московского дизайна» – так говорят о сегодняшнем герое нашего  интервью. «Его имя стало нарицательным для яркого, вырви глаз, дизайна». Это имя – Протей Темен.

«Строго говоря, это больше, чем дизайн, ведь, работая на заказ, он диктует собственные решения и вряд ли может иначе. Поэтому и специализация у него соответствующая – клубы, концерты, веселье. Зато уж там для него нет ничего невозможного», – пишет о нем модный иллюстратор Виктор Меламед.

Протей Тёмен

Фото с сайта автора http://proteytemen.com/

В России дизайнер вообще больше чем дизайнер. Это на Западе он может, не задумываясь, спокойно опираться на культурную и историческую традицию. А у нас дизайнер должен не только решать конкретную задачу, но и растапливать вокруг каждого своего проекта толщу вечной культурной мерзлоты, не приспособленной и равнодушной к красоте и удобству повседневной человеческой жизни.

Один из проектов Протея Темена буквально был сделан для условий вечной мерзлоты. Это серия огромных морозоустойчивых баннеров для прикрытия облупленных брандмауэров в Норильске, столице Заполярья. Они скрашивали жизнь местных жителей в долгие, депрессивные полярные ночи, поднимали им настроение. Разве могли они там быть другими, не яркими и не веселыми?

PROTEY_8 PROTEY_9

Впервые я увидел пару его плакатов на Отборочном комитете «Золотой пчелы 6» в 2004 году. Ему тогда было 20. Он еще приходил к нам в ВАШГД и, я помню, выглядел тогда как готический панк-металлист, маньяк-убийца, косящий под Мэрилина Мэнсона. Плакаты же его были довольно спокойные, традиционные – метафоры в духе польской школы, легко поддающиеся пересказу. Таким же был и плакат в акции, посвященной 20-летию Чернобыля: нога выбивает опору из-под земного шара, водруженного на пирамиду из кита, черепахи и слона. Потом он увлекся поп-артом и абстракционизмом, нашел свой узнаваемый стиль, оригинальный и острый, иногда действительно «вырви глаз». Но при этом имидж его стал, наоборот, вполне скромным и добропорядочным. «Это как-то связано между собой?» –  спрашиваю я Протея.

Pchela_2006-END1.qxd Протей Тёмен PROTEY_3 Протей Тёмен Kult_klub_A1 Протей Тёмен

«Когда я начинал, – отвечает он, – мне казалось, что метафора – это такой ключ к успеху. Спустя несколько лет я понял, что это глупость. Теперь метафоры типа «человек как бомба» я на дух не переношу, считаю вялыми. Ну а про костюм – это все трансформации времени. Никогда не делал из имиджа культа или какого-то расчета, так что изменения желаний не отслеживаю, но и не игнорирую. Все равно круче художников из Нью-Йорка 60-80-х по образу никого нет. Важно, чтобы было лет сорок, и морщинки, когда поговорить есть о чем».

Несколько лет он не сходит с профессиональной авансцены, оставаясь одним из самых интересных и ярких визуальных ньюс-мейкеров в нашем графическом дизайне. Он уже выступает с лекциями и мастер-классами, убеждает всех, что с помощью дизайна человек может познать добро и зло, что дизайн способен сделать нашу жизнь более красивой и счастливой.

Он родился в Москве, ходил в художественные школы, поучился немного на художественно-постановочном факультете в Гуманитарном институте телевидения и радио, затем еще немного в Международном институте рекламы. Потом стал арт-директором и лицом студии «Zunge Design», где проработал семь лет, занимаясь, в основном, клубной графикой, концертной, фестивальной афишей, корпоративной айдентикой и оформлением клубных пространств. В 2009-м совместно с Дмитрием Кавко основал художественную группу «Крови». Его работы участвовали в выставках на Кубе и во Франции, в Болгарии, Германии, Греции, Испании, Италии, Польше, США. Персональные выставки в составе группы «Крови» проходили в Москве, Новосибирске, Бордо…

PROTEY_11 Протей Тёмен FLOWERS Протей Тёмен

Но продолжим, пожалуй, задавать ему вопросы.

Как в твоей жизни появился графический дизайн?

Если считать с самого первого заказа, то это произошло по протекции моего папы. Мне тогда было 14. Папа считал, раз человек умеет пользоваться Фотошопом, он должен быть при деле, оформлять его книжки. Так я начал делать обложки книг о домашних рыбах. Спустя три года я листал журнал «Как», и меня зацепили работы «Ostengruppe». Это стало каким-то переломным моментом в выборе профессии.

Кого ты мог бы назвать своими учителями?

Как я уже сказал, наибольшее влияние вначале на меня оказали Остены. Когда меня взяли в «Zunge Design», Гурон был там частым гостем. Его комментарии были всегда тактичны, но метки.

PROTEY_7 PROTEY_5

Потом Интернет. Я начал учиться на сайтах разных, приятных мне по духу людей. Могу сказать еще, что Дима Кавко, мой прекрасный друг, сам того не зная, заставляет меня двигаться дальше.

Видишь ли ты в своей творческой судьбе какие-то этапы, логику?

Осмысленность и постепенность не мой конек. Раза четыре голова переключалась так, что я по нескольку месяцев не мог работать. Осознавал, что все, что я делаю – полное дерьмо. Спустя какое-то время вырисовалась логика, сама собой. От чисто векторной графики к псевдо-польской, потом пошел в линогравюру, ее резко сменили мексиканско-старорусские геометрические узоры, после чего уже начал мять и геометрию. Сейчас модернизм вытравливаю щелочью.

PROTEY_21

Какие свои работы ты считаешь сегодня самыми важными для себя?

Определенно, важным этапом стал видеопроект «Passion». Он кристаллизовал то ощущение, которое томилось долгое время внутри. По причине своей видео-сущности он сильно свдинул мое восприятие и внутри поля статичной графики. У меня вообще как-то так получается: делаю год, потом ломается все, ничего не понимаю. Проходит месяц-два, появляется из воздуха проект, который внутри себя как будто сам несет зерно изменения. Тут важно не дать ему засохнуть, полить его вовремя, на солнце выставить, если говорить образно. Такими же этапными проектами были клуб «Культ», «Добротаризм», «Un Sedicesimo». Каждый раз моя маленькая новая эпоха. Интересно наблюдать, как всплывает забытый опыт, и приемчики, которые казались глупыми, отлично врастают в дело нового дня.

PROTEY_19 PROTEY_16 PROTEY_14_Moscow Biennale

Как бы ты мог описать сегодня свое творческое кредо?

Кредо – слово не из моего лексикона. Я все время что-то меняю и передумываю. Не созрел еще для манифестов. Мне интересно делать все, что может быть привязано к абстрактной графике.

А видишь ли ты логику в развитии отечественного дизайна?

Смотря какие годы брать. Мне очевидно, что в 80-90-е был упущен важнейший кусок. А дальше пошел нахлест рынка, который и сейчас продолжает сегментировать потоки. Думаю, что развитие профессиональной среды – всего лишь проекция экономических и социальных изменений. Сейчас стало по-среднему лучше. Но потерялась личностность. Пересматриваю картинки 90-х и ностальгирую. Приятно видеть, что в плане вэб-разработок и интерфейсов мы делаем Запад. Но обидно, что дигитальное поле в полиграфии не добирает в мастерах. Ну и в бумагу уже не верю. В ней остался только процесс и история.

PROTEY_22

Как ты ощущаешь свое место в этом процессе?

Трогающий наблюдатель. Если есть возможность потрогать – делаю это. Но обычные правила игры в русский коммерческий дизайн мне совершенно неинтересны. Я и личные проекты делаю как художник, и заказной дизайн так же. Два поля легко пересекаются. Но, как в анекдоте – «всего одна цифра, а какая разница».

Какие черты русского дизайна ты считаешь перспективными, достойными развития?

Интерфейсы. Имиджевая графика. Ну а самое главное – эмоциональность и лирика. Но на рынок это не пускают практически. Стоит в лоу-паблише искать, да среди художников, связанных с фэшн-тусовкой.

Какой ты видишь роль графического дизайна?

solyanka_ready Протей ТёменЭто образование. Насильственное, насаждаемое просвещение. Это битва воинов эстетики, где каждый молится своему богу, жертвуя время, но их стрелы все равно попадают в глаза не противнику, а случайным зрителям, которые, спасаясь от войны парадигм, бьются друг с другом лбами и падают, теряя сознание от мнимого переизбытка того, что мы, как представители профессии, еще не готовы им предложить в достаточном объеме.

Как графический дизайн связан с другими творческими областями, с другими видами дизайна? Изменилась ли эта роль в последнее время?

Как минимум, он стал доступнее и распространеннее. Если посмотреть на СМИ, дизайн почти везде находится в разделе «Art/Design». Для масс дизайн – это такая прикольная штучка. Аналог смешных картинок из Интернета. Это городское развлечение для масс. Профессионально он остался на своем месте – при проектировании объектов или графики все равно позовут того, кто умеет, если мы говорим о стоящем проекте.

Протей Тёмен

Что ты думаешь по поводу журналов и книг на айпадах? Как вообще ты относишься к «ожившей» графике, образам и буквам на экране?

Я люблю все это, айпад купил в первом потоке, смотрю на нем красоту. Это вне возможностей конкуренции с ним обычного дизайна. Все, конечно, стабилизируется, найдет свое место, но факт – статичное может быть принесено на экран, а обратно никак не выйдет.

Кто твои ньюсмейкеры? Какие источники информации ты считаешь авторитетными?

Вот буквально недели две назад понял, что мой последний профессиональный оплот в айдентике – BrandNew. Underconsideration стал просматривать лишь раз в месяц. Мое поле информации – цифромасса. Имена авторов картинок, что я движением курсора сохраняю, мне даже неизвестны, и искать их не вижу смысла. Авторитетов нет, мне вообще кажется, что теперь проще без них – подключился к эстетически или тематически приятному потоку и идешь с ним. Год назад был с десяток сайтов для ежедневного прочтения, но сейчас скучно с ними. Чувствую, время уходит, и надо делать, а не смотреть.

Протей Тёмен

Каковы, на твой взгляд, актуальные тенденции в графическом дизайне?

Тут такое дело, я мало верю в тенденции. Но верю в разные рынки и сферы коммуникации. Если следить по ним, то за последнее время они все остались как были: нью-агли, фэшн-люкс, молодая энергичная компания, как-будто-сам-сделал. Только теперь все хотят быть трансформируемыми и современными через это. Но и этой истории уже лет пять. Жду нового.

Какие молодые имена в российском графическом дизайне ты мог бы назвать?

Я люблю своих парней: Диму Кавко, ребят из группы «Sila», Тимура Ахметова. Они не то, чтобы только что появились, мы все идем давно в общем потоке. Но люблю их.

Untitled-6 Print

Достаточно давно ты стал выступать с лекциями и мастер-классами. Что, по твоему, самое важное в дизайнерском образовании?

Так давно, что свою первую лекцию я прочитал лет в 19. Что я мог тогда рассказать, не знаю. Но сейчас мне все меньше хочется читать для аудиторий, все больше интима. Думаю, в дизайн-образовании важна комплексность. Надо знать много всего, чтобы даже если сам не можешь сделать, то понимал, куда можно пойти и кого просить.

Что бы ты хотел пожелать студентам, молодым дизайнерам?

Чтобы они искали гармонию между коммерцией и экспрессивным «я – автор». Именно в поле молодого дизайна я сейчас четко вижу эту границу, это люди совершенно разных мировоззрений. А хочется не полярности, а мультикультурности.

Места пустого у нас полно, чтобы спокойно работать в своей нише. Можно даже начать понравившееся копировать, от этого отталкиваться, все равно будет по-своему. У нас славянская ментальность, она может побороть любой стиль своей внутренней брутальностью.

Сергей Серов. Первая публикация – INTERNI. – 2012.– №6

PROTEY_12