Архив рубрики: Великие имена

СИМВОЛ МИРА. К 50-ЛЕТИЮ ПАЦИФИКА

Добавить комментарий

Мир знаков – это  мир параллельный реальному. Зачем людям понадобилось создавать параллельную реальность? В чём необходимость заменять слова, идеи и предметы их символьными суррогатами? Секрет кроется в том, что символ, или  знак, в первую очередь делает сообщение, зашифрованное в нём универсальным, легко прочитываемым вне зависимости от языка, культурной подготовленности и пола реципиента – получателя сообщения.  Прелесть умных знаков в том, что они способны «работать» даже при тех обстоятельствах, когда мало кому понятно их происхождение и их смысловое устройство. Это свойство знаков я называю «универсальностью». Подробнее, о том, что такое «умный знак» и как сделать его умным, читайте в моей прошлогодней статье.

Вторым, не менее важным обстоятельством того, что знаки и символы занимают в нашей жизни столь важное место, является та особенность мозга, что картинку мы осваиваем значительно быстрее, чем текст. При контакте со знаком, до нас как бы «быстрее доходит». Это свойство знаков я называю «оперативностью». Профессионально занимаясь айдентикой последние лет 20, я люблю время от времени покопаться в семантике того или иного исторического знака или логотипа, и сейчас хочу поделиться результатами одной из своих раскопок.

Пацифик_Геральд Холтом

Все знают «пацифик» — символ мира в виде круга и стилизованной куриной лапки внутри. Этот значок растиражирован максимально широко и до сих пор весьма популярен в молодёжной неформальной среде. Он понятен практически всем. Типа – «я весь такой против войны». Но что именно изображено — мало кто знает. Вот вы знаете? Расхожие версии, что это стилизованное изображение перечеркнутой ракеты, или сломанного креста – неверные…

Пацифик на самом деле  – это закодированные буквы N и D — Nuclear disarmament (ядерное разоружение), основа кода — семафорная азбука, используемая во флоте. Знак был создан в 1966 году британским дизайнером и художником Геральдом Холтомом (1914 – 1985 г.) для кампании за ядерное разоружение (CND). Холтом делится в своих воспоминаниях, что эскизы были представлены на первом заседании Лондонского CND. Первый значок на бумаге, по словам дизайнера, представлял из себя белый круг внутри черного квадрата, затем были испробованы различные версии христианского креста в круге. Однако крест, у молодых английских пацифистов вызывал много отрицательных ассоциаций. Во-первых с крестоносцами и крестовыми походами, во вторых –  с боевыми крестами и медалями второй мировой. В конце концов, родился эскиз в форме сигнала семафора и букв N и D. Кроме этого, единомышленники  Холтома разглядели в знаке жест отчаяния – человечка с опущенными руками на фоне земного шара, что тоже было, как говорится, «в кассу».

Прочитать, почему на флаге Евросоюза 12 звёзд, можно пройдя по этой ссылке: http://blog.romashin-design.com/articles/chto-oznachayut-zvyozd-flage-evrosoyuza.htm

 

ПСИХОДЕЛИЯ ТАДАНОРИ ЙОКО

Таданори Йоко (Tadanori Yokoo) родился в Нишиваки, префектура Хёго, в 1936 году. По сей день он является одним из самых успешных и признанных на международном уровне графических дизайнеров и художников Японии. Он начал карьеру как сценограф авангардного театра в Токио.

В ранних работах просматривалось влияние нью-йоркских художественных экспериментов 60-хх годов. Но это поверхностный взгляд. Не смотря на то, что его часто называют “Японским  Энди Уорхолом“, многослойный background работ Yokoo оригинален и самоценен. Сам мастер, в интервью называет двоих художников, которые оказали на него влияние в формировании художественного метода, это — режиссер Акира Куросава и писатель Юкио Мисима.

Первый плакат Таданори Йоко , показанный в 1965-м, и принёсший ему известность, назывался «Я умер, придя к климаксу в 29 лет». На нем, в нижнем левом углу, Таданори Йоко поместил свою фотографию в возрасте полутора лет. В центре — стилизованное изображение восходящего солнца и висельник. Мотив солнца, в дальнейшем становится фирменным клеймом мастера, так или иначе присутствуя на большинстве его графических работ.

В 1960-х годах Таданори Йоко увлекся мистикой и психоделией. Совершил паломническую поездку в Индийские Гималаи. К концу 60-х он уже достиг международного признания за свои плакаты, в результате чего в 1968 году был включен в постоянную экспозицию музея современного искусства в Нью-Йорке. Он много сотрудничает с театрами, устраивает выставки и даже успевает сняться в главной

Кадр из фильма "Дневник вора Синдзюку"

Кадр из фильма “Дневник вора Синдзюку”

роли в культовом фильме Нагиса Осима «Дневник вора Синдзюку».

В 1981 году он неожиданно «уходит в отставку», сменив профессию дизайнера на профессию живописца, как говорят его историографы, увидев ретроспективу полотен Пикассо в Музее современного искусства .

Его карьера художника продолжается и по сей день с многочисленными ежегодными выставками. Но, несмотря на уход из профессии дизайнера он остается великим мастером плаката, вписанным золотыми буквами в историю графического дизайна Японии, как родоначальник ярчайшей плакатной традиции – «японская психоделия».

ТАДАНОРИ ЙОКО

Таданори Йоко «Я умер, придя к климаксу в 29 лет» (1965)

 

ТАДАНОРИ ЙОКО 1424079561-82708319e0bdb203b12d2e13ca5e9fd7 Tadanori Yokoo Tadanori Yokoo Tadanori Yokoo Tadanori Yokoo Tadanori Yokoo Tadanori Yokoo ТАДАНОРИ ЙОКОТАДАНОРИ ЙОКОТАДАНОРИ ЙОКОТАДАНОРИ ЙОКОТАДАНОРИ ЙОКОТАДАНОРИ ЙОКОTadanori_Yoko

Екер

ВЕРНЕР ЕКЕР. Мастера швейцарского дизайна

Добавить комментарий

ЕГО НАЗЫВАЮТ МОСТОМ МЕЖДУ ИСТОРИЧЕСКИМ ПРОШЛЫМ СЛАВНОЙ ШВЕЙЦАРСКОЙ ШКОЛЫ – ГЛАВНОЙ ВЕРШИНЫ В ГРАФИЧЕСКОМ ДИЗАЙНЕ ДВАДЦАТОГО ВЕКА – И ВИЗУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЙ ВЕКА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО

Девять лет назад, накануне своего 60-летия, он приезжал в Москву для участия в работе международного жюри биеннале графического дизайна «Золотая пчела». Его коллеги – Данела Хауфе и Детлеф Фидлер – легендарная берлинская группа «Циан», Фил Рисбек из США, Олег Векленко (Украина) и Евгений Добровинский (Россия) единодушно избрали Вернера Екера председателем жюри.

Это была особенная биеннале. 24 августа 2004 года, за неделю до ее открытия, в небе России террористами были взорваны два самолета. 31 августа прогремел взрыв в московском метро. Биеннале открывалась 1 сентября – в день захвата школы в Беслане. Москву и мир наполняли тревожные новости. Один из приглашенных членов жюри, мегазвезда мирового дизайна, испугался тогда этих новостей и буквально в последний момент отказался от визита. Так что остальные члены жюри, приехав в Москву, проявили не только профессиональную солидарность, но и человеческое мужество.

Работа жюри проходила в легкой, творческой, дружеской атмосфере. За один день справились со всеми номинациями. Наметили кандидатов на Гран-при, как обычно, из главной номинации «Плакаты». Наутро председатель жюри начал заседание очень серьезным и неожиданно категорическим тоном. Екер сказал, что всю ночь думал о Гран-при и считает, что он должен быть из номинации «Антитеррор». И предложил серию фотоплакатов Давида Тартаковера. Вопрос с Гран-при был решен.

Вернер Екер запомнился также ворк-шопом в Высшей академической школе графического дизайна – своим чрезвычайно внимательным, вдумчивым отношением к работе каждого участника. Стильно выглядела его выставка в Центре современного искусства «М’АРС». Почти все работы – черно-белые, сдержанные. В них сила сочетается с мягкостью, фотографическая объективность с глубокой лиричностью и философской значительностью.

Вернер Екер – обладатель многих наград международных конкурсов, в том числе биеннале плаката в Варшаве и Лахти, триеннале в Тояме. Персональные выставки его работ проходили в Швейцарии, Франции, Канаде, Италии, Японии. Он член AGI (Alliance Graphique Internationale) – самой престижной международной ассоциации, профессионального дизайнерского суперклуба. О творческом пути выдающегося мастера – эксклюзивная статья Оксаны Ващук из Санкт-Петербурга, постоянного автора журнала

Сергей Серов.

 

ВЕРНЕР ЕКЕР

1985

Швейцарию порой называют островом, окруженным горами, – столь разительно ее ментальное и культурное пространство отличается от духовно-интеллектуального контекста сопредельных государств. И сегодня, в условиях глобального общества, специфичес­кий «изоляционизм» локальной швейцарской цивилизации позволяет ей успешно сохранять и укреплять собственную культурную идентичность. При этом речь вовсе не идет о консервации – в Швейцарии равно высоко ценятся и традиции и инновации.

В середине ХХ века здесь возникла и вскоре стала всемирно признанной швейцарская школа графики, доминировавшая вплоть до 80-х годов и знаменовавшая собой целую эпоху в мировом графическом дизайне. Пришедшая ей на смену эстетика «новой волны», несшая в себе мощный заряд постмодернистского нигилизма, в самой Швейцарии отнюдь не означала забвения основ национальной школы типографики. Модернистские архетипы героического периода интернационального стиля явно проглядываются в работах современных мастеров сквозь ауру новой художественной эпохи.

ВЕРНЕР ЕКЕР ВЕРНЕР ЕКЕР

ВЕРНЕР ЕКЕР

1988

Вернер Екер – патриарх современного швейцарского дизайна. Его работы воплощают в себе «благородную простоту и спокойное величие»… Нет, речь идет не о древнегреческой – о швейцарской классике.

Екер родился на севере Швейцарии, в местечке Мюмлисвиль немецкоязычного кантона Золотурн. Окончив колледж по специальности «Графика», он поступил ассистентом в мастерскую известного бернского художника Хьюго Ветли. В эти годы Екер увлекся русским авангардом, творчеством Адольфа Кассандра и Алексея Бродовича. Заметное влияние на него оказало также искусство Альфреда Кубина. И, разумеется, творчество основоположников швейцарской школы графического дизайна.

С 1965 года Екер живет и работает в Лозанне. Здесь в 1972-м он открыл свое первое дизайн-бюро, работу в котором совмещал с преподаванием в Лозаннском университете искусств и дизайна. С 1974-го по 1986-й Екер возглавлял в этом университете факультет графического дизайна, а его последующая преподавательская деятельность была связана с Высшей школой дизайна в Карлсруэ, Высшей школой декоративных искусств в Париже и Бернским университетом искусств. В 1984 году в партнерстве с двумя промышленными дизайнерами Екер основал студию «Северные мастерские» («Les Ateliers du Nord»), где продолжает работать и в настоящее время.

ВЕРНЕР ЕКЕР ВЕРНЕР ЕКЕР ВЕРНЕР ЕКЕР

Еще в 80-е годы Екер практически полностью отказался от коммерческой рекламы, предпочитая работать с клиентами из сферы культуры и искусства. Особое место среди его заказчиков занимают Швейцарский фонд фотографии, Музыкоград в парижском парке Ла-Виллет, французский Национальный институт наследия, легендарное фотоагентство «Магнум», парижский Национальный фонд современного искусства и Швейцарская синематека.

1999

1999

В Лозанне Екер долгие годы сотрудничает с Театром «Види-Лозанн», Елисейским музеем фотографии, Коллекцией Ар брют, Музеем декоративных искусств. В 1999-м он выступил арт-директором осуществляющегося под эгидой Евросоюза проекта «Культурная столица Европы», которой в том году был объявлен немецкий Веймар. А в 2002-м дизайнер стал автором швейцарского национального павильона для международной выставки «Экспо-2002», прошедшей в окрестностях Лозанны.

Достаточно беглого взгляда на работы Екера, чтобы заметить его тяготение к ахроматической гамме. Почти полное устранение цвета из своих произведений автор объясняет желанием противопоставить их цветному рекламному шуму. В одном из интервью он сказал: «Черный цвет – это серебряный поднос, на котором следует подавать дизайн». По мнению мастера, черный цвет обладает особой упорядочивающей, даже организующей силой, ведь он способен одновременно и объединять и разделять части композиции, и конструировать и деконструировать образ.

serov_eker_23 serov_eker_36

Работы Екера иногда несут в себе аллюзии на образы Рене Магритта или отсылки к японской поэтике вещи в себе, а также воспоминания о кинематографическом дискурсе или видеоарте. Дисциплина формы в сочетании с ясностью, строгостью и рациональностью визуального сообщения, предпочтительное использование фотографических изображений и гротесковых шрифтов выдают в нем дизайнера-интеллектуала, прочнейшими узами связанного с рафинированной традицией швейцарской школы.

 

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Несмотря на то, что Екер – мастер рисунка, он редко прибегает к рисованной графике, поскольку чувствует в ней угрозу прямой иллюстративности и опасность сближения с китчем. Его пристрастие к фотографии обусловлено, по признанию дизайнера, именно этим. Екер не изображает, а тщательно выстраивает архитектуру каждого плаката. Его действия схожи с работой режиссера – постановка света, скрупулезный отбор фактуры, координация цветовых включений и форм, артикуляция пространства листа и внутренней драматургии образа. По мнению Екера, положенная в основу плаката фотография сама должна интерпретировать тему, она должна максимально убедительно рассказывать свою историю.

serov_eker_25 serov_eker_26

 

Порой для усиления звучания той или иной фотографии дизайнер использует горизонтальные или вертикальные линейки черного цвета, жестко армирующие композицию и временами придающие ей сходство с фасадом промышленного здания. Нередко смыслопорождающими становятся как раз те манипуляции, которые с фотографией проделывает дизайнер. В качестве примера можно вспомнить знаменитый плакат «Швейцарская синематека», изображающий Жана-Люка Годара. Сюрреалистические «скачки» будто замятой видеомагнитофоном пленки, фокусирующие внимание зрителя на вопрошающем взгляде режиссера, сгущают, конденсируют смысл плаката всего в нескольких деталях. Таким образом Екер подводит нас к мысли о том, что знаковая природа образа, дополнительно заостренная дизайнером путем привнесения в него некоторой меры абстракции, позволяет добиться ясной коммуникации, близкой к лингвистической.

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Другой довольно частый прием Екера – структурирование, подчас даже интонирование листа посредством наборных строк, выразительно артикулирующих темпоритмические особенности произведения. Типографика и изображение у Екера всегда пребывают в синтезе, точнее – в функциональном сопряжении. При этом Екер максимально задействует как изобразительный, так и собственно коммуникативный потенциал типографики.

1993

 

serov_eker_13 serov_eker_31Екер сравнивает свою работу с игрой в шахматы – жесткие правила и ограничения, присущие этой игре, отнюдь не исключают возможность бесконечного множества комбинаций и творческого инсайта. Швейцарская школа графического дизайна основывалась на том убеждении, что абсолютная свобода возможна лишь в условиях абсолютного порядка. Тяготея к закономерному и универсальному, она в то же время культивировала индивидуальное. И Вернер Екер – прямой наследник этой художественной традиции.

Оксана Ващук.

Читать статью о Никлаусе Трокслере – великом швейцарском плакатисте

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛЕГЕНДА ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА – ИВАН ЧЕРМАЕВ

2 комментария

82-летний Чермаев создал сотни узнаваемых логотипов для множества компаний, включая PanAm, MoMA, Showtime, Harper Collins, Shinsegae, U.S. Bicentennial. Он проводил бесчисленное количество выставок и изготовлял афиши практически для каждого музея в Нью-Йорке.

Его фирма Chermayeff & Geismar разработала такие легендарные логотипы, как:  National Geographic, NBC, PBS, Chase, Mobil. По Нью-Йорку невозможно пройти и несколько метров, не натолкнувшись на логотип, созданный Чермаевым.

ФРАГМЕНТЫ И ЦЕЛОСТНОСТЬ

Однако его детство не было радужным. Его отец Сергей Чермаев бежал с Кавказа от большевистской революции в Англию. В 1940 г. во время Второй мировой войны, не желая пережить ещё большие потрясения, он решил, что лучше уехать из Англии в безопасное место.

Семья переехала сначала в Канаду, а полгода спустя ― в США. Ивану Чермаеву в то время было 8 лет, а его младшему брату ― пять лет. Когда он приезжает в Великобританию, легко переходит на английский с британским акцентом.

Чермаев отец свободно владел пятью языками, ездил по всей Америке и работал приглашённым лектором и преподавателем архитектуры.

В результате Чермаев сын сменил 24 школы. Он учился в Чикаго, Сан-Франциско, Нью-Орлеане, Пенсильвании и других местах, которые уже не помнит. Иногда он учился в одной школе только две недели.

«Это было очень тяжело, ― говорит он, ― у меня не было друзей в детстве».

В детстве ему ничего не оставалось, как адаптироваться к быстрым переменам ― непрекращающемуся потоку новых лиц и мест. В конце концов его отец стал профессором архитектуры в Нью-Йорке, потом президентом  института дизайна в Чикаго, а затем профессором в Гарвардском и Йельском университете. Иван Чермаев учился во всех этих заведениях.

Он отличался независимым подходом к образованию. Поступив в Гарвард, он пришёл к своему декану Вилбуру Бендеру и сказал, что хочет сам выбирать своих профессоров (например, Питирима Сорокина, американского социолога российского происхождения), а не посещать обязательные лекции. Кроме того, он собирается покинуть университет через два года. Он сказал Бендеру: «Я не собираюсь заканчивать Гарвард, меня не интересует диплом, я хочу научиться дизайну».

Том Гейзмер и Иван Чермаев в своём офисе в конце 60-х. На заднем плане созданная Гейзмером афиша  для выставки американской графики, которая проводилась в Советском Союзе, и плакаты для американского павильона для Всемирной выставке в Монреале .

Бендер впервые услышал о графическом дизайне как учебном предмете ― в то время эта отрасль только зарождалась, но он выполнил просьбу Чермаева.

После обучения в Гарварде и институте дизайна в Чикаго он отправился учиться в Йельский университет. Факультет графического дизайна был только что основан и не имел постоянного преподавательского состава. Поэтому преподаватели всё время менялись.

Там читали лекции лучшие фотографы и дизайнеры из Нью-Йорка, включая его главного наставника ведущего американского специалиста в коммерческой графике Пола Ренда. Он был всего на 10 лет старше Чермаева.

«Он знал, как объединить элементы, чтобы придать им новый смысл. Он мог придать целостность любому проекту, который делал».

В Йельском университете Чермаев встретил своего делового партнёра Тома Гейзмера, с которым они вели бизнес около 60 лет. Они основали фирму Chermayeff & Geismar в 1958 г.

В выступлении в школе изобразительных искусств в январе 2017 года Гейзмер  раскрыл секрет долговечности деловых отношений с Чермаевым. Он описал его одним словом: доверие. Он  сказал, что они уважают взгляды и вкусы друг друга, а их совершенно непохожие личности хорошо дополняют друг друга.

В 2006 г. они пригласили третьего молодого партнёра Саги Хавива, и в 2013 г. изменили название своей фирмы на Chermayeff & Geismar & Haviv.

 

РЕШЕНИЕ ЛЮДСКИХ ПРОБЛЕМ 

Процесс разработки дизайна в Chermayeff & Geismar построен на сотрудничестве, они обсуждают всё, внося изменения и уточнения.

Хотя юность Чермаева с постоянной сменой окружения была трудной, она позволила ему выработать важное качество ― тонкое восприятие различий между людьми. Это качество очень помогло ему в дальнейшей жизни, особенно в работе с клиентами.

«Есть много тонкостей, которые вы должны прояснить, — рассказывает Иван Чермаев, — что за фирма, чем она занимается, для чего, кто конкуренты, каково её будущее, какова её история, что с их точки зрения хорошо, что с их точки зрения плохо. Но клиенты не всегда правы», ― добавляет он.

Графический дизайн, по словам Чермаева, это постоянный процесс решения проблем не только с партнёрами, но и с клиентами. Создание дизайна ― это решение проблем других людей, говорит он. «Этого невозможно добиться, если не разговаривать с ними, это всё решает », ― говорит он, подчеркнув слово «всё». Поэтому перед тем как сделать первые наброски, они многое изучают. Этот процесс иногда занимает месяцы.

Чтобы создать образ компании, требуется много общения и очень острое восприятие. Если что-то упущено, компания понесёт большие убытки, когда будет менять логотип  в будущем.

«Фактически мы проводим консультацию. Некоторые люди прекрасно разбираются в бизнесе, но не очень хорошо понимают, как общаться при помощи визуального языка».

Чермаев и его партнёры консультируют своих клиентов, а также клиентов своих клиентов. «Графические дизайнеры знают, как отбросить ненужное, чтобы создать нечто убедительное и простое, которое будет понятно простым людям», ― объясняет Чермаев.

После исследования всех вопросов, создания эскизов, они всегда предлагают клиенту три-пять вариантов, и объясняют преимущества каждого.

«Вы должны объяснить свой дизайн так, чтобы это звучало логично… Клиент должен быть уверен, что вы сами верите в то, что делаете», ― говорит Чермаев.

Одна из причин, почему Чермаев так любит свою работу ― это постоянный процесс обучения.

У каждого клиента специфические потребности и проблемы, которые необходимо решить при формировании образа и эмблемы фирмы.

«Все очень разные — вот, что делает эту работу захватывающей… Мне даже не нужно платить учителям. Наоборот, платят мне — а я учусь», ― говорит он, улыбаясь.

КАК СОЗДАТЬ БЕССМЕРТНЫЙ ЛОГОТИП?

Мудрость, приобретённая в течение жизни, помогла ему понять, как создать хороший бренд.

«Он должен быть универсальным, но не терять своего лица», ― говорит он.

«Узнаваемые детали должны быть однозначными и простыми, но они также должны быть оригинальными, ― поясняет он, ― почти всё, что мы создали, оказалось долговечным».

 

Фирма Chermayeff & Geismar разработала свыше 600 логотипов. Наверное, самый знаменитый из них ― Mobil Oil. Даже после того, как Exxon приобрёл компанию, логотип Mobil остался на 50 000 бензоколонках в США и ещё на 50 000 за пределами Америки.

Он говорит, что логотип Mobil эффективен, «потому что он простой, и люди узнают его, даже когда едут со скоростью 90 км/ч по магистрали».

Фирма также сделала редизайн знаменитого логотипа телекомпания NBC в виде хвоста павлина. Он был создан, когда появилось цветное телевидение. Изначально у него было не шесть перьев, как сейчас, а больше. Чермаев говорит, что эта эмблема ― пример изначально хорошей идеи, но нуждавшейся в улучшении.

Чермаев убедил авиакомпанию Pan American World Airways сократить свой логотип до PanAm. Каждая  дополнительная буква в логотипе на билетах обошлась бы компании в $50.

«Если бы они потом решили изменить логотип, это обошлось бы им в десятки миллионов долларов. Но я помог им сэкономить сотни миллионов долларов в долгосрочной перспективе», ― говорит он.

Несмотря на всю гибкость и открытость идеям, он жестко отстаивает свои концепции: «Я не прислушиваюсь к людям, когда они говорят о вещах, в которых я разбираюсь лучше, чем они».

«В нашем деле важнее понимать, чего нельзя делать, чем знать, что нужно сделать», ― объясняет он.

ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Чермаев преподавал графический дизайн в школе дизайна Парсонс, а в настоящее время он уже более 40 лет преподаёт в школе изобразительных искусств (SVA). Это одна из первых школ дизайна в Америке. По мнению Чермаева, «это лучшая школа дизайна в стране». Последние два года  SVA  отбирает лучших студентов для класса по дизайну у  Chermayeff & Geismar & Haviv. Каждый понедельник 12 студентов приходят в фирму и осваивают все аспекты создания айдентики, учатся работе с клиентами.

Чермаев объясняет своим студентам, что они должны иметь ясное представление о том, что делают, и налаживать успешную коммуникацию.

«Я стараюсь иногда заставить их остановиться и поразмыслить».

СКОРОСТЬ РАБОТЫ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ

В небольшом офисе Чермаева в Манхэттене множество книг на разных языках, кипы листов цветной бумаги, ручки, карандаши для эскизов. И ни одного компьютера.

Офис выглядит, как творческая мастерская посреди мегаполиса: «Я не позволяю никому что-то убирать, потому что потом я ничего не смогу найти. Я знаю, где лежит каждый листочек».

«Я не прикасаюсь к компьютерам, ― говорит он. У него вообще нет компьютера. — Нет, я никогда не работал с ними ― они слишком медленные». А ещё у него нет мобильного телефона: «У меня нет никаких кнопок».

Одна из причин, почему он не любит кнопки, состоит в том, что молодое поколение, выросшее с кнопками, работает на этих устройствах очень быстро. «Не хотелось бы выглядеть самым неумелым человеком в своей собственной фирме», ― говорит он.

Но молодёжь не может сравниться с ним, когда речь заходит об эскизах.

«Я могу сказать: сдвиньте это вправо, а это ― влево, поверните на 10 градусов, сделайте это и сделайте то». Потом я отхожу, возвращаюсь, смотрю, что они сделали, и снова меняю, ― рассказывает он с усмешкой. ― На самом деле  я работаю очень быстро».

Автор: Милен Фернандес (перевод с английского)

Читать статью о  великом Поле Ренде

 

Хендрик Николас Веркман

Добавить комментарий

Хендрик Николас Веркман ( 1882 – 1945) замечательный голландский дизайнер, типограф и художник-футурист. Он родился в голландской провинции Гронинген. В 1908 году создал маленькое издательство, в котором на пике коммерческого успеха были заняты 20 рабочих. Однако, после ряда финансовых неудач вынужден был его закрыть в 1923 году.
Веркман был членом союза художников группы «Плуг», для которой создавал и печатал плакаты, приглашения и каталоги. С 1923 по 1926 года издавал  свой собственный англоязычный авангардистский журнала “Вызов”, который, публиковал коллажи, эксперименты со шрифтами, и многое другое. В этот период Веркман начал использовать трафареты и оттиски, благодаря чему достиг любопытных эффектов, сформировав свой уникальный графический почерк. Свой журнал он распространял путем обмена на другие авангардистские журналы со всей Европы.
В мае 1940 года, вскоре после нападения Германии на Нидерланды, Веркман, вместе со своим другом, начал публикацию серии хасидских историй и легенд о Баал Шем Тове. Сорок изданий, сверстанных и проиллюстрированы Веркманом стали для многих голландских евреев  призывом к духовному сопротивлению.
13 марта 1945 года гестапо арестовало Веркмана и казнило его через расстрел вместе с девятью другими заключенными, за три дня до освобождения Гронингена канадскими войсками. Многие из его картин и гравюр, которые гестапо конфисковало, погибли в пожаре, который вспыхнул во время боев за освобождение города. R.I.P.

Хендрик Николас Веркман Хендрик Николас Веркман Хендрик Николас Веркман Хендрик Николас Веркман

Том Парвис. Первый дизайнер Великобритании.

Добавить комментарий

Том Парвис (Tom Purvis) – 1894 -1959, великий английский плакатист, художник, практически не известный  российскому дизайнерскому сообществу.

Он родился в Бристоле, в последствии учился в школе искусств Camberwell . Работал в течение шести лет в рекламной фирме Mather & Krouter, прежде чем стать внештатным дизайнером, то, что сейчас называется – фриленсером.

Tom PurvisОн разработал уникальную стилистику, основанную на двухмерности плакатного пространства, где главным средством художественной выразительности являются яркие цветовые пятна. Он освободил британский плакат от мелких, суетных деталей, утвердив, в первою очередь, приоритет композиционного и колористического строя плакатного листа. Том Парвис финализировал процесс формирования пластического языка коммерческой рекламы первой половины XX века.

Наиболее яркими в его творческом наследии являются  плакаты с рекламой курортов восточного побережья

Tom Purvis5 sspl_10170677_1927 shell-purvis-1928 CRI_142867 bridlington 19Великобритании, над ними мастер работал более 20 лет, с 1923 по 1940 годы.  На них изображаются различные способы проведения курортного досуга: детские игры, плавание, флирт. Теплая цветовая гамма придает этой серии плакатов почти средиземноморскую атмосферу. Целью рекламной кампании было привлечь туристов, убедив их в том,  что восточное побережье является самой сухой и солнечной частью Англии.

Том Парвис, начиная с 1932, также работал  над плакатами для Британской промышленной ярмарки. С начала 30-х годов участвовал в создании первого профсоюза промышленных художников, который ставил целью оказание давления на промышленность с целью повышения стандартов обучения для графических дизайнеров и гарантий предоставления рабочих мест для них. Это стало прообразом международной организации Союза дизайнеров. В 1936 году он первым в истории получил звание Королевского промышленного дизайнера, чем утвердил новую профессию в профессиональном реестре Великобритании.

После войны Том Первис закончил карьеру плакатиста для того чтобы посвятить себя живописи, преимущественно религиозной тематики.

Tom Purvis 1925ÔBe EarlyÕ, LNER poster, 1923-1947.

Ещё читать на тему классического рекламного плаката в моём блоге: “Триумф воли” Людвига Хольвайна

КТО БЫЛ ДИЗАЙНЕРОМ АМЕРИКАНСКОГО ФЛАГА?

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что государственный флаг страны – это в первую очередь объект графического дизайна. И как объект коммуникации, а каждый дизайн-объект – это в первую очередь коммуникация, флаг – объединяет, мобилизует, вызывает позитивные эмоции или отвращение, восторг, или ярость в зависимости от ситуации.

Самым узнаваемым среди флагов держав, без всякого сомнения, является звёздно-полосатый флаг Соединенных Штатов Америки. Я бы взял на себя смелость предположить, что Американский флаг – самое растиражированное произведение дизайна за всю историю человечества. Между тем, у этого произведения дизайна был автор. Его звали Френсис Хопкинсон.

Френсис Хопкинсон (1737 – 1791) был писателем и композитором, а так же одним из делегатов от Нью-Джерси, подписавших Декларацию независимости. Позднее он служил в качестве федерального судьи в штате Пенсильвания. Он и стал автором эскиза американского флага. Количество элементов на флаге постоянно менялось, сейчас их: 50 пятиконечных  звёзд и 13 синих полос, которые символизируют 13 бывших британских колоний. Они и  образовали независимое государство США в 1776 году.

Известно, что Хопкинсон не получил никакого денежного вознаграждения, за эту свою работу. Уже позже, незадолго до смерти, он попросил у правительства четверть бочонка вина за свои усилия. Не известно, была ли удовлетворена его просьба, но традицию расплачиваться с дизайнером алкоголем, можно исчислять именно с этого момента.

Если вы читаете мой блог, то у меня есть основание предположить, что вы по-настоящему интересуетесь графическим дизайном и вас, возможно, заинтересует мой тест, через который я выявляю у своих учеников способности мыслить как дизайнер. Дизайн мышление с научной точки зрения — полная ересь. Никто не может через психологию или нейрофизиологию объяснить, что это такое и чем мышление дизайнера отличается от мышления художника, врача или хоккеиста. Однако, то что мы не можем объяснить с научной точки зрения не означает, что оно не существует.

Этот  тест предназначен как тем, кто ещё «не нюхал порох», так и тем, кто уже занимается дизайном, но не доволен своими результатами. Точность теста достаточно высока. Так или иначе, но его результат для меня достаточен, чтобы разглядеть в человеке дизайнера.
Переходите по ссылке , оставляйте свой e-mail, на него я вышлю вам тестовую таблицу. Удачи!

Flag American_flag

 

МИХАИЛ АНИКСТ

Добавить комментарий

Российские дизайнеры-графики давно уже пользуются заслуженной известностью и авторитетом на международной арене. Ни в промышленном дизайне, ни в моде, ни в какой другой дизайнерской специализации мир не знает столько русских имен. Начиная с 1970-х годов, наши графики регулярно завоевывают награды на международных биеннале и триеннале, на самых престижных профессиональных турнирах, подтверждая мой печальный афоризм: дизайна у нас нет, а дизайнеры есть.

Разобраться в этой парадоксальной ситуации мы постараемся в серии интервью с ключевыми, знаковыми фигурами российского графического дизайна разных поколений. Первое из них – с Михаилом Аникстом.

Он родился в 20 ноября 1938 года в Москве. В 1962 году окончил Московский архитектурный институт. Работает во всех жанрах графического дизайна, но главные творческие интересы и достижения сосредоточены в области дизайна книги. Академик московской Академии графического дизайна. С 1990 года живет и работает в Лондоне.

Среди профессиональных наград Аникста – восемь Дипломов на Всесоюзных конкурсах лучших изданий, четыре Серебряные медали и Специальная премия на Международной выставке искусства книги в Лейпциге, Первая премия на конкурсе «Самая красивая книга Австрии», Первая премия на конкурсе «Самая красивая книга Великобритании», две Золотые медали на конкурсе «Самая красивая книга мира», Золотая медаль и Гран-при на Международной биеннале графического дизайна в Брно, Золотая медаль Академии художеств СССР, Премия Американского института графических искусств, Премия «Award of Excellence» Лондонского общества типографических дизайнеров.

Сергей Бархин, блестящий театральный художник, учившийся и работавший вместе с Аникстом, сказал о нем: «Это уникальный человек, я таких больше не встречал». Известный кинорежиссер Александр Митта считает: «В какой бы стране ни оказался Михаил Аникст, он всегда в своей области будет самым лучшим». А вот мнение великого Массимо Виньелли, классика мирового графического дизайна: «Я знаю всех книжных дизайнеров в мире. Аникст – самый сильный».

Итак, слово Михаилу Аниксту, город Лондон. Интервью с ним записал Миша Белецкий, замечательный дизайнер книги (Сергей Серов).

(Миша Белецкий): Расскажите, пожалуйста, как вы попали в дизайн.

(Михаил Аникст): Я жил в литературной семье, где слово всегда было важней, чем изображение. А меня в какой-то момент именно изображение заинтересовало больше, чем слово. Я стал учиться рисовать, пошел в художественную школу. В последних классах меня вдруг увлекла архитектура. Но, честно говоря, представления мои об архитектуре были весьма приблизительными. И когда я попал в МАРХИ, то сначала отставал от своих товарищей, потому что многие из них вышли из архитектурных семей, и у них это было с молоком матери. Мне пришлось догонять. Хотя это сыграло свою положительную роль, потому как дало возможность набрать определенную скорость.

В какие годы вы там учились?

Я поступил в 1956-м, уже начинались новые веяния. Преподаватели уже показывали нам книжки Пикассо. Мы очень интересовались современным искусством и знали его назубок. У нас была такая игра: кто-то показывал открытку с абстрактной картиной, ты должен был угадать художника или проигрывал пиво. Например, показывали картинку Цзао Ву Ки, ты должен был это знать. Я не уверен, что и сейчас его многие знают. Я собирал современные книжки, у меня была, может быть, лучшая библиотека книг по искусству в Москве. Папа мне помогал, доставал из-за границы. У него был налажен обмен с университетами. Он им посылал русские, а они ему западные. А потом и журналы по дизайну. Я был, наверное, единственный человек в СССР, у которого был швейцарский «Графис».

Вы читали по-английски?

Нет. Я начал учить язык в институте. Первые книжки, которые я поставил себе как задачу прочесть, были романы Хемингуэя, Кафка, Оруэлл и «Улисс» Джойса.

Ничего себе!

«Улисс» было сложновато. Хемингуэй – легко.

Изучение языка было тогда проявлением независимости?

Главное – мне хотелось больше, чем просто видеть картинки, хотелось прикоснуться к смыслу. Когда смотришь на Кандинского, понимаешь, что это замешано на Фрейде. И я Фрейда прочитал по-английски. Обучение в институте было довольно сложным. Мне помог мой характер. Если я за что-то берусь, довожу до конца. Я ездил в метро и бубнил слова и фразы. Выписывал их в такие маленькие книжечки. Ходил заниматься к одной американке. Она приехала в 30-е годы строить коммунизм, ее, естественно, тут же посадили. Отсидела в лагере, вышла.

У вас дома была, наверное, большая библиотека английской литературы?

Когда мы жили в коммунальной квартире, у нас была одна комната. В ней было 10 тысяч томов. Когда мы переезжали, мама поставила папе условие: «Четыре тысячи чтобы продал!». Папа был настоящий книжный человек, он продал четыре тысячи, но потом потихоньку эти четыре тысячи возобновил. Мы жили окруженные книгами. Когда надо было обедать, отодвигали книжки с обеденного стола, чтобы освободить место для тарелок.

У меня такое чувство, что МАРХИ в конце 50-х был одним из самых интересных мест в Москве.

Это было самое продвинутое место в Москве! Не только благодаря преподавателям, но и благодаря студенческой среде. Там была очень творческая, свежая и очень дружеская атмосфера. Как у нас происходил день? Мы приходили с утра и где-то до 3-х часов – лекции, проекты, рисунок. А после оставались в институте и занимались проектированием до 9-10 часов вечера. То есть мы все были вместе, в одной аудитории, по 12 часов каждый день, круглый год, кроме лета. А летом группами ездили в разные места, изучали архитектуру. А в соседней аудитории были другие группы. У нас были крепкие связи между курсами, это была специфика нашего института. Наши преподаватели участвовали в конкурсах и приглашали студентов помогать. Это тоже была хорошая школа. Все проекты делались современно. Всё было пропитано идеями того времени. Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ были нашими кумирами.

Почему вы интересовались именно современным искусством?

Нам всем обрыдло существующее искусство. И хотелось приобщиться к тому, что происходит в мире.

Это была возможность перескочить через железный занавес и почувствовать себя не в отсталом мире, почувствовать что вы живете сегодня?

Да, мы были первым поколением, которому позволили смотреть на Запад. До того взгляд на Запад считался крамолой. За это сажали, запрещали. А у нас уже библиотека подписывалась на западные архитектурные журналы. Начинали налаживаться какие-то связи. Люди еще не ездили, но обмен уже существовал.

Что потом стало со всеми этими студентами-западниками, которые вышли из МАРХИ? Им дали что-то построить?

Нет, конечно! И это была большая трагедия. Страшное время в истории советской архитектуры. Ужасные жилые дома, сплошное регулирование. Это было как раз той причиной, по которой я и мой друг Сережа Бархин в конце концов решили бросить архитектуру. Работать было невозможно! Мы с ним тыкались довольно долго. Какое-то время работали в театре.

Там было больше свободы?

Да, но я понял, что театр – это не моя история. Сережа остался. Теперь он один из ведущих театральных художников. А меня больше интересовал дизайн. Театр казался немного искусственным. Театральная обстановка мне не близка. Я не любил сидеть на репетициях, а это обязательно. И главный человек в театре –режиссер. Мы решили попробовать книги. Нам помог папа. У него выходила книжка в издательстве «Искусство». И он спросил: «Можно мой сын со своим приятелем ее оформят?» – «Пусть попробуют». Мы выбрали шрифт, нарисовали обложку. Наша работа понравилась. Молодых художников было мало тогда в книге.

А Льва Збарского вы знали?

Збарский был роскошный молодой человек! Он был окном в Европу. Мы все были мальчики, а он маэстро. Правда, Збарский рисовал, а не конструировал. Сам он не был дизайнером, но в отличие от всех остальных он не говорил, что дизайн – это чепуха какая-то. Общая точка зрения была, что дизайнеры – не художники, они только по сетке работают, у них нет воображения. «Дизайн» был чуть ли не матерным ругательством.

Это потому, что «дизайн» – иностранное слово?

Нет, потому что такова русская идея: художник книги – это вдохновение.

Откуда она взялась? Ведь в 20-е годы было: я – конструктор, я конструирую и дом, и машину, и книгу.

С тех пор была сталинская эпоха, не так ли? Дизайн уже не существовал, типографика никому не нужна была. Набором занимались технические редакторы. Они размечали книгу, выбирали шрифт. Первый, кто с этим начал бороться, был Максим Жуков. Мы познакомились с ним в издательстве «Искусство».

Жуков просветил вас в области современной типографики?

Да, он как-то быстро вводил в это дело. Мы с Максимом сразу подружились, много говорили. К тому же закваска архитектурного института сыграла свою роль. Архитектура требует дисциплины, и идея о том, что существует дисциплина и на странице, мне показалась очень точной, правильной и интересной. Я увидел, как система рождает эстетику. Одна из самых великих вещей для меня в истории человечества – периодическая таблица Менделеева. Ее достоинство заключается в организованности, порядке, но главное, она предсказывает ещё неизвестные вещи. Таким же образом и работа со структурой в книге неожиданно приводит тебя к ещё неизвестным вещам. Мы с Максимом поняли, что кроме швейцарской школы графики существуют и традиционная типографика. И я начал доставать книжки по традиционной школе, по-английски читал. Одна из главных – «Methods of Book Design» Хью Вильямсона из Оксфорда. Когда я приехал в Англию, я с ним познакомился.

Вам больше нравилась швейцарская школа или традиционная?

Швейцарская! Но знать традиционную было важно, потому что даже если ты нарушаешь правила, ты должен знать, что нарушаешь. Эта школа мне до сих пор помогает. В современном наборе остаются актуальными очень многие принципы классической типографики.

В театре вы чувствовали, что не всё вам подвластно, а в книге?

Я все больше и больше старался, когда мне представлялась такая возможность, всё брать в свои руки. В некоторых случаях мне это удавалось, например, в книге «… в окрестностях Москвы». Потому что я начал этот проект с самого начала. Жуков позвал меня после фильма «Дворянское гнездо»: «Этот фильм показал, что дворянская культура исчезает бесследно. Может быть, нам удастся каким-то образом ее зафиксировать в альбоме». Дал мне 300 черно-белых фотографий. Я пришел через две недели. «Ну что, выбрал?» – «Нет». – «И что тебя не устраивает?». – «Все!». Я сказал, что книжка должна иметь другую концепцию. Надо, чтобы автор работал вместе с дизайнером. В результате в издательстве приняли эту идею. Я сказал, что хочу фотографии в альбоме сделать цветными. – «Ни в коем случае! Чтобы он был, как цветная открытка?». Я сказал: «Нет, не как цветная открытка». И начал этим заниматься. Сначала поехал в Эрмитаж посмотреть, почему живопись хорошая, а фотографии получаются дешевые, открыточные. Я внимательно смотрел на пейзажи XVII и XVIII веков. Особенно меня заинтересовал Клод Лорен, он повлиял на мое видение. Объехал все усадьбы, сделал акварели в каждом месте. И выбрал сезон и время суток, когда нужно снимать. С фотографом Эдиком Стейнбергом мы отправились на первую съемку 22 июня, к 3-м часам утра. У меня была акварель, я показал Эдику: «Снимаем с этой точки». Когда появилось солнце, это было как у Клод Лорена, я скомандовал: «Снимай!». И только мы сделали снимок, солнце поднялось, и вся романтика ушла… Потом, когда нужен был туман, я закупал для съемок дымовые шашки…

Сколько снимков вы делали за один раз?

Один! У нас иногда выдержки бывали по пятнадцать минут! Мы снимали на формат 18 на 24 деревянной камерой. Даже в интерьерах – без искусственного света. Ложились на пол, потому что пол дрожащий был, а фотоаппарат снимал.

Вы из этого сделали такой продакшн, как кино! Вы выступали как настоящий кинорежиссер. Откуда пришла эта идея, что можно подходить к дизайну книги как к киносъемкам?

Ну как, из головы. Мы работали очень много в дизайне рациональном, функциональном. Но меня всегда привлекало нечто большее, мне хотелось быть режиссером книги. Я ходил в Ленинскую библиотеку, выбирал тексты для книжки.

Это стало модным лет 15 назад, была большая дискуссия по поводу того, насколько дизайнер автор своего произведения. Во французской философии применительно к кинорежиссёру есть понятие «auteur», то есть тотальный автор. Дизайнеры тоже захотели быть авторами.

Вот у меня в этом случае так и было. Я был главным над фотографом, над всем процессом, у меня вся книжка была прорисована в маленьком масштабе ручным способом.

И у вас ушло три года на то, чтобы её сделать?

Да.

Сейчас такой проект был бы немыслимым. На то, что вам платили, было же невозможно жить, да?

Конечно! Мой гонорар был только чуть-чуть больше, чем за обычный дизайн. Короче говоря, эта работа была не за деньги. Но я ведь параллельно что-то еще делал. Моя точка зрения была, что надо делать то, что невыгодно. Потому что это было некоммерческое общество. А походы в музеи чего стоили, где я снимал черно-белые фотографии! Если сейчас посмотришь эту книжку, ты увидишь, там качество соответствует современным стандартам. Это более тридцати лет назад было! Я договорился с Историческим музеем, они мне дали все гравюры, и я их вывез в издательство, где стояла громадная камера, она снимала 50 на 60 см. Когда в типографии получили эти вещи, они ахнули – из Советского Союза поступил материал такого качества! А когда из Австрии пришли пробы в издательство, у всех здесь был шок. Качество было беспрецедентным. Это в какой-то степени стало поворотным пунктом книгопечатания в России.

Эта книжка набрана шрифтом Таймс?

Мы набрали несколько книг Таймсом, в одной английской газете потом была рецензия на наши советские книжки, автор написал: «У этих дизайнеров большая привязанность к Таймсу». А все дело было в том, что русского шрифта приличного, кроме Таймса просто не существовало.

Сейчас бы вы стали Таймсом пользоваться?

Нет, конечно.

Для швейцарцев ограничение гарнитур было идеологическим. Они считали, все можно набирать одним шрифтом.

Мы их переплюнули, но не по убеждению.

Я не могу припомнить ни одной книги по-английски, набранной Таймсом, которая выглядела бы прилично. А ваши московские книжки вполне на уровне. Может быть, это зависит от умения им пользоваться?

Кто-то из конструктивистов сказал, что важно, не какой шрифт берешь, а как ты им пользуешься. Я думаю, это в какой-то степени к нам относилось. Я всегда просил межсловные пробелы делать маленькими и очень тщательно за этим следил. Я смотрю сейчас – они маленькие, и это очень хорошо.

А что вы делали кроме книг?

Журнал «Советский экспорт», например. Мы с Троянкером делали рекламу в нем. Это был единственный советский глянцевый журнал. Там у меня был довольно забавный случай. Приехал Иосиф Бродский в Москву, позвонил: «Миш, совершенно нет денег, найди мне какую-нибудь работенку». Я говорю: «Я делаю сейчас журнал „Советский экспорт“. Там надо написать текст для рекламы сгущенки. Напишешь?» – «Конечно». – «Единственная проблема, ты сам понимаешь, я не могу твое имя поставить». Он говорит: «Да не важно, хоть какие-нибудь денежки будут». Короче говоря, он написал.

Отличная история! Почти традиция. Маяковский подрабатывал копирайтером для рекламы, и Бродскому тоже пришлось. Давайте поговорим теперь про модульную сетку. Кто внедрил ее в издательское дело?

Максим Жуков. Он ходил в Ленинскую библиотеку, читал много швейцарской и немецкой литературы. Он отыскал это сам, это не преподавали. И будучи умным человеком, он все понял и начал ее внедрять.

Почему модульная система так пришлась вам по душе?

Она отвечала нашей эстетике. Старая книга была построена на одной оси, в красную строку. Сетка предполагает несколько осей на странице. И это даёт в руки новые возможности, другую структуру композиции, становится значительно интересней.

Одно из ваших нововведений касалось соотношения размера иллюстраций с размером оригинала?

Да, это я ввёл. Мы с Жуковым поехали в Питер снимать итальянскую майолику. И тут мне пригодилась архитектурная подготовка. Я взял все размеры иллюстраций и построил график. Определенное количество иллюстраций шло в натуральную величину, они были малюсенькие. Самые большие иллюстрации были значительно больше книги, им отводилась роль максимального размера. И между этими иллюстрациями проходила кривая. И по этому графику можно было вычислить, какого размера должен быть в книжке тот или иной предмет. Максима как любителя порядка это привело в восторг.

С этим можно войти в историю!

Про это никто не знает.

Но теперь мы про это всем расскажем. Вы до сих пор это делаете?

Да. Сейчас это значительно проще стало делать на компьютере.

Все эти сетки, любовь к порядку – это было частью чего-то большего, какого-то мировоззрения?

Ну, Максим Жуков и Аркадий Троянкер были большими, чем я, любителями порядка. Я более шаловлив. Мне интересна была не сетка как таковая, а, например, как обойтись с пропорциональными размерами. Или то, что я сделал в «Художественных проблемах итальянского Возрождения» Алпатова, где я тоже строил график и рассчитывал, чтобы соотношение площади серого тона набора с площадью белого листа было всегда в пропорции золотого сечения.

Вы думали, что так более красиво?

Это один из способов. Но это то, что никто не пробовал, и мне интересно было попробовать. Все говорят о гармонии, но гармония может быть не только линейная, но и площадная. Конечно, это требует больше возни, чем просто по сетке поставить картинку. Мы чувствовали, что у нас есть возможность пробовать, что-то развивать, экспериментировать. Употреблять слово «дизайн» было разрешено только при Горбачеве, а до того это называлось «техническая эстетика». А мы всегда говорили «дизайн» между собой. МОСХовские заправилы это ненавидели, мы были у них костью в горле.

Вы состояли в МОСХе?

Да. По рисункам приняли, не за книжки.

Как так получилось, что вас там не разгромили, а дали делать то, что вы делали?

Это была такая маленькая, никому не нужная сфера, она не касалось больших государственных проблем. Мы находились на периферии эстетических интересов.

Проскользнули под радаром?

Да-да, низко летели. Хотя МОСХовские боссы очень плохо к нам относились. Я помню, когда мы сделали «Эльзевиры», я где-то должен был выступать. Я сидел с Лазурским, мое выступление было следующим после него.

У вас с ним были хорошие отношения?

Да, дивные! Я сидел за столом, но не в президиуме, а там, где выступающие. А в это время проходил конкурс «Искусство книги». Ко мне кто-то подошел и шепнул, что сейчас Гончаров ваших «Эльзевиров» на конкурсе разгромил. Это я сейчас спокойней стал, а тогда мне прямо моча в голову ударила. Как я проехался по ним в своем выступлении! Говорил, что сейчас происходит перелом, борьба между новыми движениями и вот этим старьем, которое представляется такими, как Гончаров.

А как началась ваша работа в «Промграфике»?

Меня взяли в издательство «Советский художник» художественным редактором. Когда там ушел главный художник, директор рискнул предложить этот пост мне. Я сказал: «При одном условии – у меня будет свободное расписание». Я нашел себе подвал, сделал там кабинет, и это стал такой дизайн-центр. Ко мне приходили студенты из Строгановки и Полиграфа, работали как художественные редакторы. У меня уже была хорошая репутация, и через какое-то время мне предложили войти в художественный совет «Промграфики».

Как это было устроено? Предприятия и учреждения, когда им требовалось графическое оформление, обращались в Союз художников?

Да. Большинство обращалось в Союз художников и попадало в « Промграфику». Там числилось 150-200 художников. Были получше и похуже, но все вместе это была такая затхлая советская эстетика! Когда я пришел, я охренел. И начал сразу круто, говорю: «Все это плохо». Меня приняли в штыки. Тем не менее, я как танк уже шел. Начал их просвещать, приносил журналы «Графис». И переориентировал «Промграфику» на современные вещи. Они там что угодно могут сейчас говорить, но это я их скрутил в бараний рог.

Это было интересное место?

Да, это стало очень важным местом в Москве. Каждое заседание совета «Промграфики» – событие. Там сложилась совершенно западная профессиональная атмосфера. Вся молодёжь, кто сейчас известен, оттуда вышла.

Были ли там большие проекты?

Самый масштабный проект был – система пиктограмм для московской Олимпиады. Я настоял, чтобы мы делали для пиктограмм модульную сетку. Работали группой, выбрали самых сильных ребят из членов совета. Руководили всем практически я и Валерий Акопов. Еще был гигантский фирменный стиль «Промо», где тоже все было достаточно модульно построено и нарисовано. Мы работали той же группой, что делала пиктограммы. Там был очень современный подход, который использовал систему для того, чтобы множить элементы.

Тотальное конструирование?

Да.

И это для вас остается самым важным в дизайне?

Да, это для меня важно и сейчас. Вот, например, я много лет делаю так серию альбомов по исламскому искусству, это частная коллекция. Я начал работать с ней, как только приехал сюда.

Сколько же там томов?

Должно быть 30. Сделано 17.

Они все делаются по одному макету?

Нет. Типографика одна, а макеты разные. И подходы разные. Меняется и размер шрифта, но все равно сохраняется ощущение серии.

Когда вы приехали в Лондон в 1990-м, у вас ушло какое-то время на то, чтобы перестроиться на новый рабочий процесс?

Примерно полчаса.

То есть оказалось, что вы работали в Москве так же, как можно работать и в Лондоне. Но чем-то отличается работа в Лондоне?

У меня появился значительно больший выбор. Больше заказчиков, большее поле деятельности.

Как вы адаптировались в этой среде?

Мне повезло. Я встретил нескольких людей, которые, на мой взгляд, представляют собой квинтэссенцию западного культурного человека. Я предложил им мои типографические знания, они их подхватили и развили в чём-то. И я многому у них научился. У меня несколько таких друзей. И даже заказчики среди них. Вот это невозможно в Москве. Там есть культурные люди, но не такого уровня.

А какие новые возможности появились в смысле типографики?

Самое главное, у меня теперь латинская типографика.

С ней интересней работать?

В десять раз! Я наслаждаюсь этой типографикой.

Почему?

Латиница более органична. Русский шрифт не додуман. Он весь как забор.

Редко случается, чтобы человек, который имел успех в одной стране, мог переехать в другую страну и в той же области добиться такого же успеха. Как вам это удалось?

Вообще-то у меня никогда не было никаких амбиций, кроме своего дела. Началось с того, что ещё в Москве я сделал одну книжку, «Советский коммерческий дизайн 20-х годов». В середине 80-х я почувствовал, что начинается какая-то свобода. Я подумал: почему я все отдаю своему издательству? Надо сделать что-то самому. И сделал книжку о конструктивистском графическом дизайне. Она вышла, когда дизайн только начинал быть компьютерным. Она открыла дизайнерам глаза на то, что можно делать. И стала безумно популярной.

Тогда про конструктивизм было мало известно даже на Западе.

Когда я пришёл к Нэвиллу Броуди, у него эта книжка лежала открытой, он делал шрифты, глядя в неё. Во всех рекламных агентствах она была настольной книгой. Мало того, я приехал, вижу – малый идёт по улице навстречу, а у него на футболке написано слово «Soviet» с моего титульного листа. Она была издана в Англии, Америке, Германии, Франции, Голландии, Италии, Японии. Поэтому я приехал уже известным человеком. Лет десять она оставалась популярной. Она в значительной степени оживила западный дизайн.

Кто автор этой книги?

Лена Черневич. Но все материалы нашел я, полгода провёл в Ленинке. Очень многое пришлось восстанавливать по крупицам. Например, одна реклама Родченко. Ни оригинала, ни качественной фотографии не осталась нигде. В «Промграфике» у нас в совете сидела Зоя, представитель петентного института, который регистрировал товарные знаки. Я ей говорю: «У вас такая практичная организация, наверняка остались какие-то альбомы 20-х годов». Зоя говорит: «Я посмотрю». Пришла и говорит: «Ты знаешь, действительно, остались. Когда делали упаковки папирос, нам все заносили, и кто-то там их утверждал». Она мне принесла. Там были и эти сигареты «Ира», тиражный отпечаток. Таким образом, я восстановил рекламу, перерисовав шрифт со старой фотографии и используя настоящую упаковку. Родченко не мог этого сделать, когда его просили, потому что не знал, где найти, а я нашёл. Все чёрно-белые знаки в книге я так реконструировал. Я нашёл знак, и там было написано на обороте – Кандинский.

За последние 20 лет, которые вы в Англии, какие работы для вас самые важные?

Книжка про турецкие шелка и бархат, называется «IPAK». Я люблю серию по китайскому фарфору, семь томов. И еще одну книжку, которую сделал для шейха Катара Сауда… Мне нравится работа, которую я сейчас делаю, потому что делаю её примерно так же, как «…в окрестностях Москвы».

А что бы вам ещё хотелось сделать?

У меня очень много частных клиентов. В основном, это люди, которым довольно глупо предлагать суперсовременную книгу. Когда делаешь старую коллекцию, объекты никак не ложатся в современный стиль. Приходится делать умеренно традиционную книгу. Я жду, чтобы появился крупный современный заказчик.

Что для вас значит современная типографика сегодня?

Я называю современной типографикой ту, которая исследует новые возможности и пути.

В то время, о котором мы говорили, в 60-70-е, было понятно, что есть интернациональный стиль, и это последний крик моды. Двадцать лет назад можно было сказать, что современный стиль – это Дэвид Карсон. А какая мода сейчас, не совсем ясно.

Почему? Она существует! Это, развитие того, что было раньше. Она очень многообразна. Каждая работа требует своего подхода. Но тенденции вполне очевидны. Ведущей является идея, и она может быть выражена в любом виде – в кино, в суперсовременной скульптуре, в монтаже.

Концептуализм?

Концептуализм тоже уже не новая вещь. Смотришь на Кабакова и видишь, что это уже старый концептуализм. А смотришь на Аниш Капура, это скульптура, но одновременно это и дизайн, это – новое. Сейчас важно, чтобы было забавно, необычно. Дизайн уже стал искусством. Раньше я старался организовать материал в технологически удобную и визуально организованную систему. Но книга требует большего, она требует хозяина всего – и текста, и изобразительного материала, который в состоянии решить, что лучше работает. Такой подход дает новую эстетику.

Раньше вы смотрели на сетку как на воплощение рациональности. А теперь?

То же самое. Только теперь она значительно точнее и проще делает то, что мы раньше делали руками. В то время это никого не устраивало, смотрелось сухо. Наша точка зрения была, что сухость имеет свои эстетические качества. И споры продолжались без конца. У нас с Бисти был грандиозный спор об «Эльзивирах», он так и не мог понять, что за хреновину эти дизайнеры сделали и говорят, что это красиво. Недавно, роясь на книжной полке, я наткнулся на «Эльзевиров». Открыл титульный лист и понял, что он мог бы сейчас считаться современным. Это же минимализм! Я даже позвонил Троянкеру в Москву и сказал: «Аркадий, ты знаешь, мы сделали эту вещь на тридцать лет раньше того, как это стало модно».

Записал Миша Белецкий. Первая публикация: INTERNI 2011, октябрь

В.Аронов. Эльзивиры. 1975. Первая книга серии «история книжного искусства» была посвящена деятельности издательского дома семейства эльзивиров. Дизайнерам Михаилу Аниксту и Аркадию Троянкеру удалось соединить динамичную верстку и минималистическую типографику с богатством образа исторической эпохи. Книга была неоднократно премирована на различных дизайнерских конкурсах

В.Аронов. Эльзивиры. 1975. Первая книга серии «история книжного искусства» была посвящена деятельности издательского дома семейства эльзивиров. Дизайнерам Михаилу Аниксту и Аркадию Троянкеру удалось соединить динамичную верстку и минималистическую типографику с богатством образа исторической эпохи. Книга была неоднократно премирована на различных дизайнерских конкурсах

Михаил АникстLayout 1

Михаил Аникст

Dunhill by design. 2006. Альбом лондонского издательства «Flammarion» посвящен дизайну уникальных ювелирных изделий, пишущих принадлежностей и множества других вещей, выпускаемых под маркой «Dunhill». Все они отличаются эксклюзивным дизайном и качеством, характеризуемым определением «практичная роскошь»

ISMAILIS_1 Михаил Аникст

ISMAILIS_3 Михаил Аникст

ISMAILIS_4 Михаил Аникст

The Ismailis. 2010. Книга, выпущенная Лондонским издательством «Azimuth» в сотрудничестве с фондом «Aga-Khan», посвящена истории шиитской секты Исмаилитов, берущей свое начало во второй половине VIII века. Недостаток иллюстраций в книге дизайнер компенсировал активной типографикой

Qatar jewellery. 2010. Михаил Аникст

Qatar Jewellery. 2010. Каталог современных ювелирных украшений из Катара

KHALILI_1 Михаил Аникст

Tнe nasse D.Khalili collection of Islamic art. 1991–2011. Грандиозная частная коллекция различных произведений исламского искусства очень высокого уровня будет опубликована издательством «Azimuth» в тридцати томах. На сегодняшний день выпущено пятнадцать больших альбомов

olga_2 Михаил Аникст

Olja Ivanicki. Михаил Аникст

Olja Ivanicki. Painting the future. 2009. Издание лондонской галлереи «Gayo» посвященно творчеству всемирно известной художницы с русскими корнями Ольги Иваницкой

IPEK_1 Михаил АникстIPEK_2 Михаил Аникст

IPEK_3 Михаил Аникст

Ipek. The Crescent & Amp; the Rose. 2001. Тема этого роскошного альбома – шелк и бархат Оттоманской империи

ZIPPOS_2

ZIPPOS_3 Михаил Анникст

Михаил Аникст

Vietnam Zippos. 2007. Книга лондонского издательства «Thames&Hudson» посвящена уникальным артефактам – зажигалкам, испещренным самодеятельными рисунками и надписями, нанесенными на них американскими солдатами во время вьетнамской войны. Фотосъемка всех предметов для издания была произведена самим дизайнером, Михаилом Аникстом, который снабдил книгу брутальной, экспрессивной типографикой

 

Сонолли

ЛЕОНАРДО СОННОЛИ. ОН ИТАЛЬЯНЕЦ, И ЭТО МНОГОЕ ОБЪЯСНЯЕТ. С.Серов

Добавить комментарий

На Четвертой Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела», проходившей в Центральном доме художника в конце 1998 года, многие зрители обратили внимание на плакаты никому тогда не известного итальянца Леонардо Сонноли. Более десятка белых листов со знаковыми фотографиями в обтравку и элегантной, конструктивной типографикой эффектно «держали» целую стену в экспозиции. На жюри под председательством выдающегося французского плакатиста Алана Ле Кернека это тоже произвело впечатление – Сонноли был удостоен «Golden Bee Award» в номинации «Плакаты». Это была его первая биеннальная награда. Потом биеннальные призы посыпались на него один за другим: в Загребе, Тойяме, Форт-Коллинсе, Ханчжоу, снова в Москве… Работы Сонноли стали одним из детонаторов «нового минимализма» 2000-х, с которым графический дизайн отдыхал от радикальных опытов 90-х годов.

Демонстративный, вызывающий характер постмодернистских экспериментов остался в прошлом. Но завоеванная эстетическая свобода, подкрепленная компьютерной революцией, пропитала мировой графический дизайн изнутри, наполнила его пространство тонкими вибрациями духа нового времени, одним из выразителей которого стало творчество Леонардо Сонноли.

Век двадцатый весь без остатка был устремлен в будущее. Наступивший век сосредотачивается на настоящем, которое то и дело оглядывается на прошлое.

Сонноли сравнивает дизайн с вождением автомобиля: чтобы ехать вперед, нужно все время посматривать в зеркало заднего вида. «Я думаю, – говорит он, – что самая важная вещь для дизайнера – это культура». И подтверждает это в своих работах, сочетающих конструктивистский минимализм с культурным максимализмом.

В качестве своих учителей Сонноли называет наших конструктивистов, «пионеров дизайна». У его работ действительно конструктивная основа. Но в то же время их пластический артистизм и интеллектуальная изощренность дают возможность совершенно по-новому взглянуть на профессию на новом, постмодернистском витке ее развития. Сонноли на редкость чувствителен к литературной, словесной стороне дизайнерского творчества. Он сопровождает свои плакаты пространными мелкокегельными текстами, выискивая в материале дополнительные источники информационного и фактурного обогащения работы.

Крупно написанное слово на плакате часто становится для него поводом для крутых шрифтовых экспериментов. Сонноли с азартом исследует возможности шрифта, доходя до границ его читаемости, а иногда расширяя и сами эти границы. Для многих плакатов он создает свой собственный шрифт, из которого складывается логотип. Буквы становятся «картинками», выразительными иллюстрациями темы плаката.

Логотипы у Сонноли редко остаются в неизменном знаковом виде, как это было принято раньше. Он находит многообразные способы и поводы для оживления знаковой формы, проектирует различные варианты компоновки логотипа, играет с его комбинаторными возможностями. По-существу, знаки и логотипы у Сонноли стремятся превратиться в фирменные стили. Но не с помощью бесконечного повторения на разных объектах, а в самой своей основе, в исходной форме.

Типографика у Сонноли смешивается с фотографией, которая заменяет собой части букв, залезает вовнутрь или аккомпанирует их ритму снаружи. Шрифты и логотипы становятся главными формообразующими факторами и в интерьерной графике. Средовой дизайн Сонноли столь же элегантен, как и его типографика.

Плакаты превращаются в логотипы, логотипы становятся стилями, шрифты стремятся стать картинкой, фотография – типографикой… Какое определение дать этому подходу?

Сонноли называет свой метод «Neue Remix», «новое смешивание». Или «перемешивание»? Или уж и не пытаться переводить, оставив, как есть, тем более что тогда становится более очевидна связь с «Neue Typography», «Новой типографикой» Яна Чихольда, пионера авангардного графического дизайна, совершившего потом кардинальный поворот к классике.

В дизайне Сонноли классическая эстетика не может не присутствовать хотя бы по месту рождения. Чего стоит одно лишь перечисление «городов Сонноли»! Он родился в 1962 году на северо-востоке Италии, в приморском Триесте, расположенном на границе со Словенией и остальной Европой. Его творческое становление проходило в Урбино, средневековом городке невероятной красоты, родине Рафаэля, жемчужине Центральной Италии. Здесь в 1987 году он окончил Высший институт промышленного искусства. Все 90-е годы Сонноли работал креативным директором дизайн-студии «Dolcini Associati» в изящном, аристократическом городе-саде Пезаро. Потом снова Триест, где в 2001 году он вместе с партнерами основывает собственную дизайн-студию. На протяжении многих лет Сонноли преподает в архитектурно-дизайнерском университете в Венеции, самом романтичном городе мира, а также в Урбино, в своей альма-матер. Работал в Палермо, столице Сицилии. Наконец, дом его находится на берегу Адриатического моря в старинном городке Римини, ставшем сегодня одним из главных европейских курортов…

Культурное наследие Италии, ее история и искусство наполняют работы Сонноли внутренним светом классической гармонии. Одним словом, он итальянец, и это многое объясняет.

Сергей Серов  (“Interni”)

Плакат к Национальной конференция по правам человека. 1997 Два слова – «права» и «обязанности» – в итальянском языке начинаются с одной и той же буквы. Сонноли сделал эти понятия визуально неразделимыми как две сто-роны одного лица. Черно-белая фотография заменила собой часть буквы, типогра-фика стала «типофотографикой».

Плакат к Национальной конференция по правам человека. 1997
Два слова – «права» и «обязанности» – в итальянском языке начинаются с одной и той же буквы. Сонноли сделал эти понятия визуально неразделимыми как две стороны одного лица. Черно-белая фотография заменила собой часть буквы, типографика стала «типофотографикой».

ABC Плакат к циклу лекций о детской литературе в Центральной библиотеке Пезаро. 1998 Соединив простенькую теневую фигуру, показываемую взрослыми детям, с первыми буквами алфавита, Сонноли создал точный образ литературы для детей.

Плакат к циклу лекций о детской литературе в Центральной библиотеке Пезаро. 1998
Соединив простенькую теневую фигуру, показываемую взрослыми детям, с первыми буквами алфавита, Сонноли создал точный образ литературы для детей.

Ceramica Плакат для цикла лекций в Музее Пезаро. 1998 Лекции в музее посвящены искусству керамики. И буква «С» – первая в слове «Сeramica» – складывается на плакате из абстрактных сегментов как из керамиче-ских черепков.

Плакат для цикла лекций в Музее Пезаро. 1998
Лекции в музее посвящены искусству керамики. И буква «С» – первая в слове «Сeramica» – складывается на плакате из абстрактных сегментов как из керамических черепков.

Design del Mediterraneo Плакат к выставке «Дизайн Средиземноморья». 1998 Плакат соединяет лимоны как символ Средиземноморья, их магазинную упаковку как символ дизайна с буквой «m» из слова «mediterraneo» – так по-итальянски назы-вается Средиземное море.

Плакат к выставке «Дизайн Средиземноморья». 1998
Плакат соединяет лимоны как символ Средиземноморья, их магазинную упаковку как символ дизайна с буквой «m» из слова «mediterraneo» – так по-итальянски называется Средиземное море.

Плакат к выставке текстиля. 1998 На выставке экспонировались работы из ткани, сделанные женщинами. На лаконич-ном плакате Сонноли всё и так, казалось бы, исключительно наглядно. Но он еще усиливает информативность буквой «d» – первой буквой слова «donna», женщина. И снова типографика соединяется у него с фотографией.

Плакат к выставке текстиля. 1998
На выставке экспонировались работы из ткани, сделанные женщинами. На лаконичном плакате Сонноли всё и так, казалось бы, исключительно наглядно. Но он еще усиливает информативность буквой «d» – первой буквой слова «donna», женщина. И снова типографика соединяется у него с фотографией.

Плакат к выставке на конгрессе AGI. 2005 Конгресс Международного графического альянса AGI проходил в сентябре 2005 года в Берлине. Выставка называлась «Берлин, увиденный AGI». Взгляд Сонноли на Берлин – как на город дождливый, но при этом отнюдь не монотонно-серый. Однако «берлинские зонтики» Сонноли имеют отношение не только к погоде. Для Сонноли дождь – символ творчества. Меланхоличные дождливые дни стимулируют его креа-тивность. Потому и Берлин, согласно Сонноли – город непростой, это зона повы-шенной творческой активности.

Серия плакатов к выставке «Архитектура Лины Бо Барди» на Архитектурной биеннале в Венеции. 2004 Плакаты построены на простых черно-белых фотографиях архитектурных произве-дений Лины Бо Барди (1914–1992), итальянки, эмигрировавшей в Бразилию. На последнем плакате серии ее имя, крупно, фактурно выдавленное в бетоне, отражает любовь архитектора к материалу, простоту и брутальность, которые она исповедовала в своем творчестве.

lecture all'ist. europeo di design, milano 02/2006

Плакат к 60-летию гибели Х.К.Веркмана. 2005
Хенрик Николаас Веркман в 1920-е годы редактировал и издавал в Голландии журнал «The Next Call», который был одним из наиболее инновационных изданий в области типографики. В 30-е годы он устраивал выставки авангардистского искусства, занимался визуальной поэзией. В 40-е – издавал книги, которые оказывали культурное противодействие немецкой оккупации. В самом конце войны он был арестован по подозрению в производстве нелегальной печатной продукции. Допросы и обыски не принесли результата, но фашисты расстреляли его без суда 10 апреля 1945 года, вымещая на нем бессильную злобу и выражая ненависть к его искусству. Об этом подробно рассказывают красные и синие строки мелкокегельного набора, заполняющие белый плакат Сонноли, но главное на нем – резкие черные буквы, которые служат памятником голландскому дизайнеру и издателю.

Плакат к выставке «Sanaa». 2005. Фото Массимо Гардоне Плакат к выставке архитекторов Кажио Седжимы и Рю Нишицавы, работающих под брендом «Sanaa». Их произведения отличаются минимализмом, иррациональностью и светоносностью. Сонноли постарался создать визуальную среду, соответствующую архитектуре талантливых молодых мастеров. Легкий шрифт плавает в полупрозрачном пространстве «нереальной реальности», пронизанной люминесцентным, но теплым и гармоничным светом.

Плакат к выставке «Sanaa». 2005
Плакат к выставке архитекторов Кажио Седжимы и Рю Нишицавы, работающих под брендом «Sanaa». Их произведения отличаются минимализмом, иррациональностью и светоносностью. Сонноли постарался создать визуальную среду, соответствующую архитектуре талантливых молодых мастеров. Легкий шрифт плавает в полупрозрачном пространстве «нереальной реальности», пронизанной люминесцентным, но теплым и гармоничным светом.

Плакат «Пекинские Олимпийские игры». 2006 Плакат сделан для международной выставки, посвященной Олимпиаде в Пекине. На плакате – выступающая из белого листа скульптура со стадиона Марми в Риме, открытого в 1932 году. Стадион, называющийся сегодня «Foro Оlimpico», раньше был известен как «Foro Mussolini». Его статуи представляют собой типичный образец искусства итальянского фашизма, использовавшего спорт и Олимпийские игры для политической пропаганды. По мысли Сонноли, Олимпиады могут служить пропаганде только демократии и прав человека. Олимпийские кольца сделаны на плакате красными и заключены в тонкую квадратную рамку, вызывая ассоциации с традиционными китайскими печатями. Вертикальные строки надписи со сверхконтрастным сопоставлением элементов букв напоминают иероглифы.

Плакат «Пекинские Олимпийские игры». 2006
Плакат сделан для международной выставки, посвященной Олимпиаде в Пекине. На плакате – выступающая из белого листа скульптура со стадиона Марми в Риме, открытого в 1932 году. Стадион, называющийся сегодня «Foro Оlimpico», раньше был известен как «Foro Mussolini». Его статуи представляют собой типичный образец искусства итальянского фашизма, использовавшего спорт и Олимпийские игры для политической пропаганды. По мысли Сонноли, Олимпиады могут служить пропаганде только демократии и прав человека. Олимпийские кольца сделаны на плакате красными и заключены в тонкую квадратную рамку, вызывая ассоциации с традиционными китайскими печатями. Вертикальные строки надписи со сверх контрастным сопоставлением элементов букв напоминают иероглифы.

Логотип «Carlo Goldoni». 2007 Карло Гольдони называют «итальянским Мольером» и «отцом итальянской коме-дии». Простой по структуре логотип, разработанный к 300-летию со дня рождения великого драматурга, Сонноли украсил витиеватыми барочными узорами, подобно тому, как Гольдони обогатил повествовательные структуры комедий любовными ин-тригами. Логотип может быть перекомпонован четырьмя разными способами.

2007
Карло Гольдони называют «итальянским Мольером» и «отцом итальянской комедии». Простой по структуре логотип, разработанный к 300-летию со дня рождения великого драматурга, Сонноли украсил витиеватыми барочными узорами, подобно тому, как Гольдони обогатил повествовательные структуры комедий любовными интригами. Логотип может быть перекомпонован четырьмя разными способами.

Плакат к выставке «Свобода и порядок». 2008 Плакат посвящен выставке четырех европейских типографов. Он представляет со-бой скомканный и распрямленный бумажный лист – главное креативное пространство и основной рабочий материал дизайнеров-графиков. Поверх него – наклейка, оранжевый квадрат с четкой типографикой. Идея выставки выражена предельно просто.

Плакат к выставке «Свобода и порядок» 2008
. Плакат посвящен выставке четырех европейских типографов. Он представляет собой скомканный и распрямленный бумажный лист – главное креативное пространство и основной рабочий материал дизайнеров-графиков. Поверх него – наклейка, оранжевый квадрат с четкой типографикой. Идея выставки выражена предельно просто.

Плакат памяти Сигео Фукуды. 2009 Плакат для международной дизайнерской акции памяти японского дизайнера-графика Сигео Фукуды, великого плакатиста и мастера оптических иллюзий. Над-пись «To Shigeo Fukuda» на плакате Сонноли тоже превращает в оптическую загад-ку.

Плакат памяти Сигео Фукуды. 2009
Плакат для международной дизайнерской акции памяти японского дизайнера-графика Сигео Фукуды, великого плакатиста и мастера оптических иллюзий. Надпись «To Shigeo Fukuda» на плакате Сонноли тоже превращает в оптическую загадку.

Плакат к Летней дизайн-школе в Урбино.2009 Буквы «S» на плакате не написаны, не набраны, они возникают как оптический ре-зультат пересечения кругов, чуть тронутых градиентной растяжкой тона. Простой черно-белый плакат с элементарной композицией чудесным образом становится космически сложным и светоносным. Это качество можно отнести ко всему творче-ству Сонноли.

Плакат к Летней дизайн-школе в Урбино.2009
Буквы «S» на плакате не написаны, не набраны, они возникают как оптический результат пересечения кругов, чуть тронутых градиентной растяжкой тона. Простой черно-белый плакат с элементарной композицией чудесным образом становится космически сложным и светоносным. Это качество можно отнести ко всему творчеству Сонноли.

 

Сергей Серов. МАШИНЫ ВРЕМЕНИ ДАНА РАЙЗИНГЕРА.

Добавить комментарий

Главные черты творчества Дана Райзингера, одного из грандов мирового графического дизайна – колоссальная энергия, неистощимая изобретательность, внутренняя свобода и чистая радость жизни. В его дизайнерском творчестве сходятся крайности интеллектуального и эмоционального, предметного и беспредметного, декоративного       и функционального, личного и социального, вечного и сиюминутного.

Dan Reisinger_FOTO_2

Dan Reisinger

Дан Райзингер родился в 1934 году в сербском городке Канижа в семье художников. Его отец писал пейзажные миниатюры и расписывал здания по всем Балканам. Во время войны он погиб в лагере. Дан Райзингер уцелел чудом. Большая часть его семьи не пережила Холокост. В 1949 году Дан Райзингер с матерью и отчимом эмигрировал в Израиль. Здесь он поступил в Академию художеств Бецалель в Иерусалиме, где застал среди ее преподавателей выпускников Баухауза.

В 1954 году Райзингер с отличием окончил иерусалимскую академию. Потом прошел курс дизайна почтовых марок под руководством английского дизайнера Абрама Геймса. В 1957-58 годах Райзингер работал в Брюсселе для Всемирной выставки «ЭКСПО-58». Там он выиграл Первую премию в конкурсе на плакат для международного павильона науки. Там же, в Бельгии, прошла первая персональная выставка Дана Райзингера. Тем не менее, он отправился в Англию, в Центральную школу искусств в Лондоне, чтобы в течение еще трех лет совершенствовать свой рисунок и живопись. Одновременно Райзингер разрабатывал дизайнерские проекты для Британской почтовой службы и других английских учреждений.

Затем он вернулся в Израиль и начал работать арт-директором крупнейшего рекламного агентства «Tal Arieli». Но в 1964 году он снова в Лондоне, в той же Центральной школе искусств. Тридцатилетний дизайнер-график решил теперь пройти курс сценографии и предметно-пространственного дизайна. Развитое сценическое мышление и пространственное воображение нашли себе применение во многих дизайнерских работах Райзингера, что свидетельствует о том, что перегородки между творческими областями не доходят до неба.

Возвратившись через три года в Израиль, Райзингер открыл собственную дизайн-студию в Тель-Авиве. В 1970 году его приняли в самую престижную международную ассоциацию дизайнеров-графиков – AGI, Интернациональный графический альянс. В 1976 году сначала в Музее Израиля в Иерусалиме, потом в государственном Музее изобразительных искусств в Тель-Авиве с успехом прошли выставки его дизайнерских работ. Дан Райзингер был первым дизайнером, чьи персональные выставки демонстрировались в художественных музеях.

В 80-е годы Райзингер работал в Париже. В начале 90-х – в Нью-Йорке. Дана Райзингера избрали членом Нью-йоркского арт-директорского клуба, почетным членом международной ассоциации «Brno Biennale» и Ассоциации дизайнеров Израиля. Его имя было увековечено в Зале славы «Мастера ХХ века» ИКОГРАДА, Международного совета ассоциаций по графическому дизайну.

В 2001 году Пекинский университет издал альбом о его творчестве. Он открывал серию «Великие мастера мирового графического дизайна». В 2004 году в связи с 70-летием со дня рождения была организована грандиозная выставка Дана Райзингера в Будапеште, в Национальном музее прикладного искусства. Затем его юбилейные выставки прошли в других столицах Восточной Европы – Белграде, Бухаресте, Варшаве, в родном городе дизайнера Канижа. Райзингер был удостоен высшей государственной награды Венгерской республики – ордена «Рыцарский крест».

Одна из его выставок называлась «Магия и логика». Известный искусствовед Гидеон Офрат написал: «Анализируя рациональные ходы дизайнерской мысли Дана Райзингера, мы всегда сталкиваемся с горячими чувствами страстного художника, а, глядя на его работы как на произведения современного искусства, видим сугубо дизайнерскую структурную логику, скрывающуюся в глубине. В центре расчетливой функциональности мы ощущаем свободу творчества, а в самом сердце чистых эстетических форм – практичность и конструктивность».

Сам Дан Райзингер так говорит об этом: «Дизайн, как и политика, – это искусство возможного. Дизайн находит возможности для мирного сосуществования противоположностей – красоты и пользы, разума и интуиции, рассудка и импульсивности. Для меня процесс работы представляет собой одновременно строгий расчёт и необъяснимое волшебство».

Cтрогий расчёт и необъяснимое волшебство – эта формула воплощается в логотипах, плакатах, во всем, что делает мастер. Но, кажется, нигде она не раскрывается так ярко, как  в календарях Дана Райзингера.

Главная тема его календарей – ритмы времени. С помощью комбинаторики простых элементов он создает сложное, насыщенное пространство, свидетельствующее о неисчерпаемости креативных возможностей дизайна.

Формула модернистского дизайна – «minimax» – гласит: максимум содержания при минимуме формы. В календарях Райзингера она наполняется максимумом эмоций, остроумия, блестящей игры ума. Да и настоящей игры со зрителем, которому дизайнер предоставляет возможность участвовать в совместном творческом процессе. Райзингер превратил зрителя в соавтора своих календарей, он воплотил идею интерактивности задолго до появления самого этого понятия.

Дизайнерский потенциал Райзингера укоренен не только в реализме, во взрослой расчетливости и строгости, но и в детской непосредственности, ребячливости, в игровой стихии. Согласно Ф.Шиллеру, «чем больше человек играет, тем больше он человек». Кажется, что в своих календарях Райзингер сам не устает восхищаться чудом визуальной выразительности графического дизайна, игре творческих сил со временем и пространством, в которую он вовлекает и зрителя.

Самая знаменитая его работа в этом жанре – созданный в 1985 году календарь для Музея современного искусства в Нью-Йорке, МОМА.

Этот календарь Райзингера заставляет пережить гордость за нашу профессию. Борис Трофимов написал о нем: «Своим календарем Дан Райзингер потряс всех – перевернул представление о календаре как об объекте графического дизайна, вышел в третье измерение и включил зрителя в игру. Это просто шедевр!». А МОМА, заказавший Райзингеру календарь, на протяжении десяти лет использовал его для своих презентационных подарков.

Dan Reisinger Calendar_MOMA_17 Dan Reisinger Calendar_MOMA_20 Dan Reisinger Calendar_MOMA_7 Dan Reisinger Calendar_MOMA_8 Dan Reisinger Calendar_MOMA_9 Dan Reisinger Calendar_MOMA_10 Dan Reisinger Calendar_MOMA_11 Dan Reisinger Calendar_MOMA_12 Dan Reisinger Calendar_MOMA_13 Dan Reisinger Calendar_MOMA_14 Dan Reisinger Calendar_MOMA_15 Dan Reisinger Calendar_MOMA_16

Этот календарь вечный: числа, названия дней недели и месяцев устанавливаются вручную. Ты сам составляешь и цветовую композицию – с помощью тонких пластиковых листов, окрашенных с двух сторон в разные цвета и снабженных прорезями и отверстиями простой конфигурации. Таких листов всего шесть. Переворачивая и меняя их местами, ты создаешь тысячи разных произведений абстрактного искусства. В это трудно поверить: из шести листов – тысячи вариантов. Число сочетаний подсчитано математически: 46 000. Если каждый день менять образ, календаря хватит на 126 лет!

Казалось бы, календари – машины времени, бесстрастно размечающие его и уходящие вместе с ним в прошлое. Но у Дана Райзингера это машины по производству радости жизни, показывающие нам время не как средство для свершения дел, а как самоценность, как праздник, который всегда с тобой. Они побеждают время, выходят из-под его власти. Прикасаются к вечности и потому остаются всегда актуальными, созданными как будто для нынешнего года.

Сергей Серов. Первая публикация: INTERNI 2012, декабрь.

Calendar_01 Calendar_02 Calendar_03 Calendar_08 Calendar_07 Calendar_06 Calendar_05 Calendar_00

Все календари для компании «Iscar», производящей режущие инструменты для металлургической промышленности, сделаны Райзингером с использованием вырубки или разрезания бумаги. В этом 12-листном календаре зритель мог по собственному желанию сгибать различные сегменты листа, создавая эффектные колористические и объемно-пространственные композиции

Календарь для компании «Iscar».1984