Архив метки: Сергей Серов

ИРАНСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

Феномен иранского графического дизайна удивляет мир, по крайней мере, уже полтора десятилетия. На рубеже веков иранские плакатисты стали регулярно завоевывать награды на всех крупных профессиональных турнирах. Получали они награды и на Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела». В 2008 году плакат иранца Мохаммада Джамшиди был удостоен Golden Bee Award на «Золотой пчеле 8», а в 2004 году, на «Золотой пчеле 6», общественное движение «Музей дизайна» присудило свой диплом Афсарпуру Али. К моменту сдачи этого номера в печать результаты работы международного жюри биеннале «Золотая пчела 10» еще не поспели. Так что неизвестно, оказался ли кто-нибудь из иранцев среди лауреатов последней биеннале. Но в любом случае иранская экспозиция на «Золотой пчеле 10», проходившей в октябре, была, как всегда, весьма заметной, привлекавшей внимание и публики и профессионалов. Кроме того, в ЦДХ в рамках биеннале экспонировалась еще и специальная выставка 30 ведущих иранских плакатистов «Persianissimo», составленная Маджидом Аббаси. Она подкрепила ощущение того, что пора, как говорится, назвать вещи своими именами. Назвать это явление, соединяющее национальный колорит с международным качеством, самобытность c универсальностью, традиционное арабское письмо с самой современной европейской типографикой – иранской школой плаката.

Abbasi Majid

В истории дизайна не так уж много страниц, имеющих национальность: швейцарская школа графики 1950-70-х годов, польская школа плаката 1960-80-х… Современная иранская школа плаката вполне уже готова занять место в этом ряду. Она обладает узнаваемостью и пластической целостностью, оформленностью и пассионарностью, делающей ее примером для других.

Для нас она может служить вдохновляющим примером того, как национальную письменность можно внедрить в контекст современной визуальной культуры. С кириллицей ведь похожая проблема. Она хоть и родственница латинице, но остается экзотикой для западного глаза. Наши дизайнеры предпочитают использовать латиницу в своих плакатах, вывести кириллицу на международную орбиту пока не удается.

Как это удалось иранским дизайнерам – загадка. Как вообще оказалось возможным появление дизайна уровня мировых, то есть, по-существу, западных стандартов в стране, где запрещена трансляция западной музыки и показ западных фильмов, в стране с антизападной внешней политикой, с жесточайшей цензурой средств массовой информации и смертной казнью как средством управления обществом?

Abedini Reza

И в то же время – еще один парадокс: иранское государство не жалеет денег на культуру. В стране проводится невероятное количество фестивалей искусств, в том числе – несколько плакатных биеннале и крупных дизайнерских конкурсов. Большие средства вкладываются в развитие иранского кинематографа, в котором преобладает занимающее прочные позиции на международной арене арт-хаусное кино. Причем к работе над титрами фильмов привлекаются лучшие дизайнеры-графики страны. Кстати, практически все они занимаются параллельно несколькими видами творчества: мультипликацией, видео-артом, фотографией, книжной иллюстрацией, сценографией, интерьерным дизайном, скульптурой, живописью, графикой, не говоря уже о каллиграфии, которая входит в обязательный джентльменский набор образования и творчества каждого дизайнера.

Иранский плакат тоже имеет сложный состав. В основе даже самых лаконичных работ лежит микс изображения и текста, типографики и каллиграфии.

Hesaraki Alireza

Иранская типографика по своей рукотворной природе каллиграфична. Причем, редко когда арабское письмо выступает само по себе, обычно оно фигурирует на плакатах вместе с латинскими строками. Композиционное взаимоотношение англоязычных текстов и строчек на фарси – почти всегда «парное катание», продуманное созвучие, построенное на понимании их естественной разницы, а не параллельное сосуществование как у нас, в нашем извечном состязании кириллицы и латиницы.

Текст в иранском плакате часто размещается не рядом с изображением, «картинкой», а внутри него: темным шрифтом по светлому изображению, вывороткой по темной картинке. Казалось бы, свободного фона вокруг – пиши, не хочу. Но нет – тексты льнут к картинке, попадают в ее ласковые сети, а то и вовсе растворяются, тонут в ее утробе, улавливающей, засасывающей, поглощающей текст. И фон вокруг становится уже не пустой белизной или чернотой модернистского космоса, а живой средой, заполняющей собой все пространство

Налицо явные признаки постмодернистской парадигмы. Так что иранский плакат можно считать первой оформившейся национальной школой эпохи постмодернизма. Но чем иранский плакат отличается от постмодернистских художественных явлений, так это качеством, которое называют «сильной проектностью». Иранская типографика – горячая алхимическая лава действующего вулкана. Супергерой мирового дизайна, член жюри «Золотой пчелы 10» Алан Ле Кернек, побывавший в Тегеране, был поражен: «Там такая энергетика!» И добавил неожиданно для меня: «Это так похоже на Россию!»

Подспудное влияние на формирование иранского дизайна оказал, несомненно, ислам. Не только потому, что это заведомо горячая религия. Запрещая изображения, ислам веками культивировал неизобразительную выразительность абстрактного характера, элементарную геометрию, наполненную символикой. Для модернистского дизайна такой визуальный язык – родной. Кстати, среди немногих иностранных культурных явлений, для которых государственная цензура делает исключение – русский конструктивизм. А для постмодернистского графического дизайна важно другое – традиция изобразительной трактовки самого текста, превращения его в «картинку», как оно нередко происходит в исламской каллиграфии.

Kamali Rasool_

Иранская школа – явление не анонимное, она состоит из ярких личностей со своими собственными творческими концепциями и уникальными почерками. Иранские плакаты образуют узнаваемую, целостную систему, но в то же время несут на себе черты индивидуальности каждого мастера.

Старшее поколение иранских дизайнеров-графиков – Садек Барирани, Ибрагим Хагиги, Фаршид Месгали, Гобад Шива. Огромным авторитетом пользовался Мортеза Момаез, который был основателем Общества иранских дизайнеров-графиков IGDS, президентом Международной тегеранской биеннале плаката, соучредителем и главным редактором журнала «Neshan», ведущего дизайнерского журнала. Я помню, как меня поразили в Интернете кадры с его похорон. Народа на них – как на хорошей демонстрации, человеческий поток уходил за горизонт.

Звезды среднего поколения, вошедшие в профессию в 90-е, одновременно с наступлением цифровой эпохи – Реза Абедини, Саед Месхи, Масуд Нежбати, Бижан Сайфоури, Мехран Замани и другие. Это они подняли иранскую волну на международных фестивалях, биеннале и конкурсах, завоевывая различные награды на мировом уровне. Маджид Аббаси, куратор выставки «Persiannisimo» и член жюри «Золотой пчелы 10», принадлежит как раз к этой амбициозной генерации.

Молодое поколение олицетворяют собой такие дизайнеры как Аря Касаей, Хома Делварай, Фархад Фозоуни, Педрам Харби, Иман Раад, Мехди Саиди, Париса Ташакори. Им принадлежит будущее иранской школы плаката. А у нас есть все резоны внимательно наблюдать за ней.

Первая публикация:
Сергей Серов. Иранская школа плаката. – INTERNI 2012, ноябрь.

Если вы присматриваетесь к профессии графического дизайнера, но пока не решили: «моё — не моё», «потяну — не потяну», рекомендую вам пройти тест на выявление ваших скрытых способностей. Точность прогноза моего теста составляет около 90%, то есть, после его прохождения я с 90% уверенностью могу вам сказать, стоит вам начинать учиться дизайну, или вы впустую потратите время . Тест бесплатный. Действуйте!

ПОЛЬСКАЯ ШКОЛА ПЛАКАТА

Добавить комментарий

Cердца наших дизайнеров-графиков, особенно старшего поколения, всегда наполняются самыми теплыми чувствами, когда произносятся эти слова – «польская школа плаката». Прежде всего – благодарностью за то благотворное влияние, которое оказал на их творческое становление польский плакат, бывший для них и школой современной образности и источником вдохновения. В советские времена Польша как страна социалистического лагеря была намного доступнее Запада. Журнал «Польша» вообще служил для них окном в Европу, а кроме того в каждом номере имелась вкладка с польским плакатом. В обязательном порядке они украшали мастерские наших художников, которые знали и чтили такие имена мэтров польского плаката как Хенрик Томашевский, Ян Леница, Вальдемар Свежий, Виктор Гурка, Франтишек Старовейский, Роман Цеслевич и другие.

Кроме идеологического бремени нас с Польшей сближал нищий ассортимент наборных шрифтов, бедная полиграфия, приверженность к литературности… Но в польском плакате всё это было преодолено невероятной художнической страстью и жаждой свободы. Бедную полиграфическую базу, которая не давала возможности полноценно развиваться типографике, победила экспрессивная творческая каллиграфия, рукописные и рисованные шрифты. Фотографию заменила живописная и графическая иллюстрация. Польские плакаты стали оперировать языком авангардного изобразительного искусства, обретали авторскую, личностную уникальность. Они образовывали узнаваемую, целостную систему, но в то же время несли на себе черты индивидуальности каждого мастера. Наши художники жадно впитывали этот опыт, тянулись за ним.

Но и для остального мира польская школа плаката оказалась влиятельным, значимым явлением. Почему? Что польская школа дала мировому дизайну? Чем она оказалась ему интересной полвека назад? Чему она учит сегодня?

Музей плаката в Вилянуве, пригород Варшавы

Хотя «золотой век» польской школы плаката, пик ее популярности пришелся на 50-70-е годы, она продолжает развиваться, оставаясь достаточно актуальной и по сей день. В знаменитой книге Стивена Хеллера и Сеймура Хваста «Графические стили» приведена схема развития стилевых процессов, расположенная на оси времени. «Польский стиль» имеет на этой схеме свое начало в 50-х годах. Конца, в отличие от других стилей, у него нет – диаграмма «польского стиля» уходит за край формата, в современность, в ХХI век.

В истории мирового графического дизайна не так уж много страниц, имеющих национальность. В ХХ веке дизайн формировался в русле профессиональной модели, не отвлекающейся на национальные особенности. Функция, конструкция, технология – у всех в «пятом пункте» был прочерк. Чтобы национальная школа могла преодолеть универсалистские нормы, она должна обладать не только концептуальнной целостностью и зрелостью, но и харизматичностью, пассионарностью, творческой энергией, расширяющей границы профессии, двигающей ее вперед и делающей эту школу примером для других.

На схеме Хеллера-Хваста время появления польской школы обозначено как время господства «позднего модернизма». Польская школа, разумеется, тоже принадлежала модернистско

му дизайну. Подобно тому, как предметный дизайн того времени стремился обнажать конструкцию и промышленную технологию, польский плакат демонстрировал художественную технологию, графические приемы, техники и материалы: пастель, карандаш, акварель, аппликацию, коллаж. Изобразительность в польском плакате стремилась к дизайнерской знаковости, лапидарности, простоте, обобщенности формы. Чистая форма, абстракция на зыбкой грани с изобразительностью. В фигуративной знаковости польская школа открывала ресурсы метафорического знакообразования, совмещающего в одном изображении несколько смыслов.

Но, с другой стороны, знаковость тяготела к прямо противоположному – к сложности пластики и цвета, разнообразию фактуры. Благодаря польскому плакату дизайнерский мир увидел, что однозначность информационного послания и знаковость графической формы, которые так ценились в то время, могут сочетаться с авторским художественным артистизмом, с тонкой эмоциональной нюансировкой, богатством пластической трактовки образов. В польской школе плаката универсальность соединилась с уникальностью, рациональность с чувственностью, графичность с живописностью, простота со сложностью…

Польский плакат вносил в модернистское мироощущение и другие черты, которые потом стали характерны для постмодернистской парадигмы. Например, повышенный эмоциональный фон. Иногда – вспышки экспрессии, всполохи страсти, иногда – тонкая лиричность и камерность. Эмоциональность польских плакатов порой перехлестывает в область шоковой выразительности. Часто их темой становится откровенная эротика, порой на грани фола, но спасением от пошлости выступает остроумие дизайнерских решений. Нередко в плакатах бьет через край чёрный юмор, такое сочетание и взаимоперетекание живых и мертвых, что гоголевский Вий отдыхает. При этом темы обнаженной чувственности и инфернальной жути могут соединяться между собой самым премилым образом.

Мистицизм, напряженная страстность в отношении к радости жизни и к ужасу смерти, ирония, артистизм, неслиянная множественность и нераздельное единство авторских художнических манер – всё это внесло в упорядоченный мир модернистского дизайна яркие, неповторимые цвета, фактуры, линии и образы.

Впервые формулу «польская школа плаката» употребил Ян Леница в 1960 году, назвав так свою статью в международном журнале «Грэфис». Оглядываясь вслед за ним на только что прошедшее десятилетие, весь дизайнерский мир увидел, что произведения польских художников действительно складываются воедино, в одно целое. А на первой Международной биеннале плаката в Варшаве в 1966 году, на сопровождавшем ее международном научном симпозиуме, посвященном образу и роли плаката в урбанистической среде, влияние польской школы на мировой графический дизайн получило окончательное признание.

Международная биеннале плаката в Варшаве, безусловно, способствовала и продолжает способствовать этому влиянию. Польские плакатисты принимают активное участие и в других международных профессиональных турнирах. В том числе и в Московской международной биеннале графического дизайна «Золотаяпчела». Остроумный, изобретательный Тадеуш Пехура дважды становился лауреатом «Золотой пчелы» – в 1996 и в 2000 году. А в 2006 году на «Золотой пчеле 7» среди победителей биеннале оказалось сразу три польских мастера: Богна Отто-Вергжин, Марта Топоровска и Лешек Жебровски. Это свидетельствует о том, что польские плакатисты остаются авторитетными мастерами на международной дизайнерской арене и в начале нового века.

Я думаю, можно согласиться с оригинальным исследователем национальных образов мира Георгием Гачевым, который считает, что символическая сущность Польши – в споре стихий воды и огня, романтизма и позитивизма. Приоритеты в этом диалоге отражены в национальном флаге, в котором белый цвет расположен над красным, романтизм над позитивизмом. Это имеет прямое отношение и к польскому плакату.

Для понимания исторических перспектив польской школы мне кажется важным еще одно его наблюдение. Он писал, что в польском восприятии мира время важнее пространства, а из модальностей времени актуальнее всего время настоящее. Но именно такова ориентация всего нашего времени: «здесь и сейчас».

Сергей Серов. ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ – INTERNI 2012 июнь

ЭТИ ОТЧАЯННЫЕ ФРАНЦУЗЫ. ПЛАКАТЫ ПАРИЖСКОЙ ГРУППЫ «GRAPUS»

Добавить комментарий

ПЛАКАТЫ ПАРИЖСКОЙ ГРУППЫ С НЕПЕРЕВОДИМЫМ, НО ЯВНО НЕЭСТЕТИЧНЫМ НАЗВАНИЕМ «GRAPUS», ВДОХНОВЛЕНЫЕ МАЙСКИМИ СОБЫТИЯМИ 1968 ГОДА, СТАЛИ ОДНОЙ ИЗ ЯРКИХ СТРАНИЦ В ИСТОРИИ СОВРЕМЕННОГО ГРАФИЧЕСКОГО ДИЗАЙНА

Все смешалось в мае 68-го! «Вся власть воображению!». «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!». Студенческий креатив лихо соединял между собой демократические, коммунистические, анархистские лозунги. Безбашенный французский бунт 68-го парализовал не только вертикаль государственной власти. Он стал началом конца монополии модернизма в визуальной культуре. Творчество группы молодых плакатистов, участников майских событий, оказалось своего рода французской версией постмодернистской «новой волны». Оно сочетало в себе альтернативную протестную энергию и социальные импульсы с композиционной экспрессией, живописностью, свободной типографикой и каллиграфией.

Группа «Грапю» просуществовала двадцать лет, с 1970-го по 1990-й год, но ее участники и последователи продолжают оставаться на видных ролях в мировом художественном процессе. Все следующее двадцатилетие они были неизменными участниками Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела». Один из основателей группы и ее творческий лидер Пьер Бернар получил премию в номинации «Логотипы» на биеннале «Золотая пчела 3» в 1996 году. Он был награжден за фирменный стиль Лувра – как раз за тот самый проект, который привел к распаду группы. Другой основатель «Грапю» – Жерар Пари-Клавель – трижды становился лауреатом «Золотой пчелы». В 2004 году на «Золотой пчеле 6» он был удостоен премии в номинации «Плакаты», а до этого, на «Золотой пчеле 2» в 1994 году, получил сразу две награды – Медаль Министерства культуры России и Гран-при!

В статье, написанной специально для «INTERNI», питерский искусствовед Оксана Ващук, постоянный автор журнала, рассказывает о творческом пути группы «Грапю»

Сергей Серов

Весной 2013 года французы отмечали 45-летие майских событий 1968 года. Те дни ознаменовались массовыми студенческими волнениями, баррикадами и многотысячными манифестациями в Париже. Озвученные на первомайских демонстрациях требования социальной справедливости, демократизации, равноправия полов, отмены цензуры и полицейского произвола стали реакцией на ужесточавшийся авторитарный режим Шарля де Голля. Студенческие выступления поддержала всеобщая забастовка, в которой приняли участие более десяти миллионов человек. Однако значимость мая 1968-го состоит не только в масштабе случившегося, но прежде всего в демократическом характере того общенационального порыва, который охватил страну и привел к серьезным переменам в общественном сознании.

Общий тон задавали анархические идеи всеобщего освобождения, вызвавшие к жизни яркую контркультуру «новых левых». Демонстранты провозглашали: «Запрещать запрещается!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного!», «Забудь все, чему тебя учили – мечтай!», «Границы – это репрессии!», «Дважды два уже не четыре!», «Все – и немедленно!». Став апофеозом утопических грез о либеральном социальном повороте, лозунги 1968 года свидетельствовали о кардинальном переломе в культурной ситуации Запада. Творчество легендарной творческой группы «Grapus» (Грапю), основанной в Париже участниками тех самых майских событий, можно рассматривать как своего рода графическую квинтэссенцию эпохи, точкой отсчета которой стал 1968 год.

Турбулентное духовное состояние нации, резонировавшее со знаковыми событиями в других странах – подавлением «Пражской весны», убийством Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, войной во Вьетнаме– отразилось и на художественной жизни страны.

Молодое поколение уверенно выбирало нонконформизм, индивидуализм и смелые эксперименты. Ответом на бессмыслицу, абсурд и жестокость войны стала субкультура хиппи, а реакцией на консерватизм властей – ниспровержение старых авторитетов и идеи еврокоммунизма. На волне всеобщего идеализма и оптимистических надежд графический дизайн «Грапю» стал экспрессивным средством выражения общественных настроений. Из-за приверженности участников группы марксизму буржуазная публика прозвала их «сталинскими негодяями (crapules staliniennes)», откуда и возникло вызывающее название «Grapus».

С момента основания в 1970 году в группу входили Пьер Бернар, Жерар Пари-Клавель и Франсуа Мийе. Пять лет спустя к ним присоединились Жан-Поль Башолле и Александр Йордан. Бернар и Пари-Клавель познакомились еще в 1966 году в Варшаве – они вместе учились у основоположника польской школы плаката Хенриха Томашевского. Именно ему они обязаны своей поэтикой образов «хэнд-мейд» и нарочито небрежной, жестуальной каллиграфией. Томашевский научил их и емким визуальным метафорам. Не случайно в работах «Грапю» встречается множество символов из лексикона графического эсперанто.

Лидер группы Пьер Бернар говорил: «У меня не хватает терпения восхищаться красотой… Мое творчество – это скорее сумасшедшая идея, нежели художественное совершенство. В моем дизайне нет ничего миловидного, способного польстить глазу». Действительно, в своих плакатах Бернар осуществлял своего рода визуальные диверсии, разбивая в пух и прах представления благовоспитанных снобов о границах приличия в публичных высказываниях. Его графические дерзости приковывали взгляд прохожих, вовлекая их в эксцентричное действо и заставляя эмоционально проживать художественное сообщение. Вместо спокойствия разборчивой, удобочитаемой типографики Бернар предлагал зрителям густую волнующую энергетику бунтарства.

Плакат для выставки «Грапю» в бреде (Нидерланды). 1985

В буклете 1979 года, вышедшем к первой выставке «Грапю» в Гренобле, опубликован своеобразный творческий манифест группы: «Мы – творческий коллектив, действующий в обществе индивидуалистов, где художники разобщены, враждуя друг с другом, где они стеснены жесткой социальной иерархией, являясь, в конечном счете, одинокими маргиналами. Мы должны бороться против угнетенности, отчаяния и затаенной в обществе злобы. Мы стремимся наладить социальную коммуникацию в стране, где все направлено на коммерческое потребление, а между надменно-элитарной культурой, стагнирующими профсоюзами и скверной политической жизнью зияет пропасть».

Дизайнеры считали неприемлемой ситуацию, когда учреждения культуры, социальные и политические институции облекают свои послания обществу в форму банальных слоганов и сентиментального китча. Они выступали за решительное обновление визуального языка и обращались к смелым, ненормативным образам, которые были под стать произошедшим в обществе переменам. Например, один из плакатов группы, анонсирующий фестиваль коммунистической молодежи, изображает Карла Маркса в образе автостопщика (1976).

К этому времени относится сотрудничество группы с Пабло Пикассо и Франсуа Леже, которые, как и участники «Грапю», состояли во Французской компартии. Частыми гостями в мастерской «Грапю» были именитые плакатисты Роман Чеслевич и Раймон Савиньяк. Среди современников, повлиявших на стилистику группы, следует назвать дизайнеров нью-йоркской студии «Pushpin».

Плакаты «Грапю» изобилуют отсылками к мировому политическому контексту. В них – и ликование в связи с окончанием Вьетнамской войны (1975), и критика ограничения прав человека и укрепления милитаризма в Турции (1982), и негодование по поводу осады Бейрута в ходе ливано-израильской войны (1982). Темами социально-политических плакатов «Грапю» становились демонстрации за мир и разоружение, конгрессы компартии, осуждение политики апартеида и расизма, борьба с бедностью, государственные программы в сфере культуры, урбанизма, экологии. Благодаря этим работам к «Грапю» пришел громкий успех, обеспечивший им видное место в авангарде французского графического дизайна.

С самого момента своего существования участники группы приняли решение не работать в сфере коммерческой рекламы, более всего их увлекала возможность сконцентрироваться на социокультурной миссии дизайна. Значительная часть произведений «Грапю» создана для театров, музеев, библиотек, газет, концертных и выставочных залов, спортивных мероприятий, музыкальных и кинофестивалей. Клиентами «Грапю» были Центр Жоржа Помпиду, Национальный театр Одеон, Лувр, парижский парк «Ла-Вилле́т», муниципалитеты городов Иври и Обервильё, министерство культуры Франции.

Особое место в творческом наследии «Грапю» занимают работы для авангардного «Театра саламандры» в Лилле. В них ничем не ограниченная творческая свобода художников обрела наиболее яркое воплощение. Как прежде дадаисты, для выражения протестного духа участники «Грапю» нередко прибегали к актам визуального вандализма. На основе всем известных «открыточных» или даже портретных образов они создавали драматичные коллажи из разнохарактерных элементов, используя технику граффити, живопись, фотографику, знаки массовой культуры, рукописные и наборные шрифты. В этом живом театре абсурда звучали отголоски французского сюрреализма и возрождался забытый, почти архаичный кураж карнавальных мистерий.

К 80-м годам состав группы значительно расширился и временами доходил до двадцати человек. По пятницам вся группа собиралась вместе для обсуждения планов и текущих проектов. Работая над плакатами, они объединялись как минимум по двое, поскольку превыше всего ценили возможность мыслить коллективно. Отрицая внутреннюю иерархию в группе, они считали своим важным преимуществом коллективный метод работы. Отстаивая свои решения перед заказчиком, группа выступала как единый сплоченный коллектив, сохраняя изначально декларированное равноправие всех участников. И хотя никем не ставилось под сомнение идейное лидерство Пьера Бернара, все выходившие из студии работы подписывались только словом «Grapus».

В своих плакатах «Грапю» совмещали беглый рисунок или наскоро сделанное, несложное изображение с остроумной задумкой, которая легко прочитывалась зрителем. В качестве примера можно вспомнить плакат 1978 года, выполненный по заказу муниципалитета Гавра и посвященный Дню взятия Бастилии. В нем дизайнеры использовали весьма удачный прием, обыграв порядок цифр в известной всем со школьной скамьи дате – 1789. Выделив красным цветом цифры 7 и 9, они стрелкой указали, что девятку нужно перенести вперед и поставить перед семеркой, как будто исправляя ошибку в ученической тетради. Так был создан один из наиболее известных плакатов «Грапю», ставший визитной карточкой группы.

Плакат для выставки «Грапю» в париже. 1982

Другим известнейшим произведением «Грапю» стал лист, анонсирующий собственную выставку группы в парижском музее плаката (1982). На нем изображена выскакивающая на пружине из коробочки игрушка-попрыгунчик, в «лице» которой слились образы массовой культуры ХХ века. В ней ироничным образом соединены черты Микки Мауса и Гитлера, к ним в виде глаза добавлена знаменитая «мишень» представителя американского поп-арта Джаспера Джонса, второй «глаз» представляет собой серп и молот в сиянии. В улыбающемся рту этот странный персонаж держит указатель с надписью «Еxpo» (выставка). Противоречивый и многоголосый, этот образ с плаката «Грапю» заключает в себе все или почти все общекультурные смыслы, рожденные историей прошлого столетия.

В 1989 году, в ходе работы над проектом по созданию нового фирменного стиля для Лувра между членами группы впервые возникли серьезные разногласия. Настояв на принятии этого крупного государственного заказа, Пьер Бернар пошел в разрез с принципами, по которым группа отказывалась от прямого содействия властям. Сотрудничество с Лувром как оплотом буржуазного консерватизма в культурной политике было для «Грапю» символом конформизма, отступления от собственного морального кодекса. Ощущение предательства своей оппозиционной миссии вызвало раскол в группе. Не смягчило ситуацию даже то обстоятельство, что Бернар стремился подчеркнуть значение Лувра как подлинно народного музея, а не учреждения для привилегированного класса и культурной элиты. В знак несогласия с позицией Бернара несколько художников вышли из состава группы.

1 января 1991 года группа официально объявила о своем распаде. После себя она оставила более 800 плакатов, множество подражателей и последователей. К их числу сегодня относятся группа «Laboratoires СССР», Эльза Мелло и Бруно Суэтр. Определенное влияние стилистики «Грапю» прослеживается и в творчестве мэтров современного французского дизайна Алана ле Кернека и Мишеля Буве.

В наше время многие бывшие участники «Грапю» продолжают активно работать – Александр Йордан и Аннет Ленц еще в 1986 году основали ныне крайне успешную группу «Nous Travaillons Ensemble» (Мы работаем вместе). Пьер Бернар и Жерар Пари-Клавель трудятся независимо. Прервавшись внезапно, двадцатилетняя эпоха «Грапю» не канула в Лету, она стала бесценным источником опыта и вдохновения для многих современных мастеров.

Оксана Ващук.

ЛЕОНАРДО СОННОЛИ. ОН ИТАЛЬЯНЕЦ, И ЭТО МНОГОЕ ОБЪЯСНЯЕТ. С.Серов

Добавить комментарий

На Четвертой Московской международной биеннале графического дизайна «Золотая пчела», проходившей в Центральном доме художника в конце 1998 года, многие зрители обратили внимание на плакаты никому тогда не известного итальянца Леонардо Сонноли. Более десятка белых листов со знаковыми фотографиями в обтравку и элегантной, конструктивной типографикой эффектно «держали» целую стену в экспозиции. На жюри под председательством выдающегося французского плакатиста Алана Ле Кернека это тоже произвело впечатление – Сонноли был удостоен «Golden Bee Award» в номинации «Плакаты». Это была его первая биеннальная награда. Потом биеннальные призы посыпались на него один за другим: в Загребе, Тойяме, Форт-Коллинсе, Ханчжоу, снова в Москве… Работы Сонноли стали одним из детонаторов «нового минимализма» 2000-х, с которым графический дизайн отдыхал от радикальных опытов 90-х годов.

Демонстративный, вызывающий характер постмодернистских экспериментов остался в прошлом. Но завоеванная эстетическая свобода, подкрепленная компьютерной революцией, пропитала мировой графический дизайн изнутри, наполнила его пространство тонкими вибрациями духа нового времени, одним из выразителей которого стало творчество Леонардо Сонноли.

Век двадцатый весь без остатка был устремлен в будущее. Наступивший век сосредотачивается на настоящем, которое то и дело оглядывается на прошлое.

Сонноли сравнивает дизайн с вождением автомобиля: чтобы ехать вперед, нужно все время посматривать в зеркало заднего вида. «Я думаю, – говорит он, – что самая важная вещь для дизайнера – это культура». И подтверждает это в своих работах, сочетающих конструктивистский минимализм с культурным максимализмом.

В качестве своих учителей Сонноли называет наших конструктивистов, «пионеров дизайна». У его работ действительно конструктивная основа. Но в то же время их пластический артистизм и интеллектуальная изощренность дают возможность совершенно по-новому взглянуть на профессию на новом, постмодернистском витке ее развития. Сонноли на редкость чувствителен к литературной, словесной стороне дизайнерского творчества. Он сопровождает свои плакаты пространными мелкокегельными текстами, выискивая в материале дополнительные источники информационного и фактурного обогащения работы.

Крупно написанное слово на плакате часто становится для него поводом для крутых шрифтовых экспериментов. Сонноли с азартом исследует возможности шрифта, доходя до границ его читаемости, а иногда расширяя и сами эти границы. Для многих плакатов он создает свой собственный шрифт, из которого складывается логотип. Буквы становятся «картинками», выразительными иллюстрациями темы плаката.

Логотипы у Сонноли редко остаются в неизменном знаковом виде, как это было принято раньше. Он находит многообразные способы и поводы для оживления знаковой формы, проектирует различные варианты компоновки логотипа, играет с его комбинаторными возможностями. По-существу, знаки и логотипы у Сонноли стремятся превратиться в фирменные стили. Но не с помощью бесконечного повторения на разных объектах, а в самой своей основе, в исходной форме.

Типографика у Сонноли смешивается с фотографией, которая заменяет собой части букв, залезает вовнутрь или аккомпанирует их ритму снаружи. Шрифты и логотипы становятся главными формообразующими факторами и в интерьерной графике. Средовой дизайн Сонноли столь же элегантен, как и его типографика.

Плакаты превращаются в логотипы, логотипы становятся стилями, шрифты стремятся стать картинкой, фотография – типографикой… Какое определение дать этому подходу?

Сонноли называет свой метод «Neue Remix», «новое смешивание». Или «перемешивание»? Или уж и не пытаться переводить, оставив, как есть, тем более что тогда становится более очевидна связь с «Neue Typography», «Новой типографикой» Яна Чихольда, пионера авангардного графического дизайна, совершившего потом кардинальный поворот к классике.

В дизайне Сонноли классическая эстетика не может не присутствовать хотя бы по месту рождения. Чего стоит одно лишь перечисление «городов Сонноли»! Он родился в 1962 году на северо-востоке Италии, в приморском Триесте, расположенном на границе со Словенией и остальной Европой. Его творческое становление проходило в Урбино, средневековом городке невероятной красоты, родине Рафаэля, жемчужине Центральной Италии. Здесь в 1987 году он окончил Высший институт промышленного искусства. Все 90-е годы Сонноли работал креативным директором дизайн-студии «Dolcini Associati» в изящном, аристократическом городе-саде Пезаро. Потом снова Триест, где в 2001 году он вместе с партнерами основывает собственную дизайн-студию. На протяжении многих лет Сонноли преподает в архитектурно-дизайнерском университете в Венеции, самом романтичном городе мира, а также в Урбино, в своей альма-матер. Работал в Палермо, столице Сицилии. Наконец, дом его находится на берегу Адриатического моря в старинном городке Римини, ставшем сегодня одним из главных европейских курортов…

Культурное наследие Италии, ее история и искусство наполняют работы Сонноли внутренним светом классической гармонии. Одним словом, он итальянец, и это многое объясняет.

Сергей Серов (“Interni”)

Плакат к Национальной конференция по правам человека. 1997
Два слова – «права» и «обязанности» – в итальянском языке начинаются с одной и той же буквы. Сонноли сделал эти понятия визуально неразделимыми как две стороны одного лица. Черно-белая фотография заменила собой часть буквы, типографика стала «типофотографикой».

ABC Плакат к циклу лекций о детской литературе в Центральной библиотеке Пезаро. 1998 Соединив простенькую теневую фигуру, показываемую взрослыми детям, с первыми буквами алфавита, Сонноли создал точный образ литературы для детей.

Плакат к циклу лекций о детской литературе в Центральной библиотеке Пезаро. 1998
Соединив простенькую теневую фигуру, показываемую взрослыми детям, с первыми буквами алфавита, Сонноли создал точный образ литературы для детей.

Ceramica Плакат для цикла лекций в Музее Пезаро. 1998 Лекции в музее посвящены искусству керамики. И буква «С» – первая в слове «Сeramica» – складывается на плакате из абстрактных сегментов как из керамиче-ских черепков.

Плакат для цикла лекций в Музее Пезаро. 1998
Лекции в музее посвящены искусству керамики. И буква «С» – первая в слове «Сeramica» – складывается на плакате из абстрактных сегментов как из керамических черепков.

Design del Mediterraneo Плакат к выставке «Дизайн Средиземноморья». 1998 Плакат соединяет лимоны как символ Средиземноморья, их магазинную упаковку как символ дизайна с буквой «m» из слова «mediterraneo» – так по-итальянски назы-вается Средиземное море.

Плакат к выставке «Дизайн Средиземноморья». 1998
Плакат соединяет лимоны как символ Средиземноморья, их магазинную упаковку как символ дизайна с буквой «m» из слова «mediterraneo» – так по-итальянски называется Средиземное море.

Плакат к выставке текстиля. 1998
На выставке экспонировались работы из ткани, сделанные женщинами. На лаконичном плакате Сонноли всё и так, казалось бы, исключительно наглядно. Но он еще усиливает информативность буквой «d» – первой буквой слова «donna», женщина. И снова типографика соединяется у него с фотографией.

Плакат к выставке на конгрессе AGI. 2005 Конгресс Международного графического альянса AGI проходил в сентябре 2005 года в Берлине. Выставка называлась «Берлин, увиденный AGI». Взгляд Сонноли на Берлин – как на город дождливый, но при этом отнюдь не монотонно-серый. Однако «берлинские зонтики» Сонноли имеют отношение не только к погоде. Для Сонноли дождь – символ творчества. Меланхоличные дождливые дни стимулируют его креа-тивность. Потому и Берлин, согласно Сонноли – город непростой, это зона повы-шенной творческой активности.

Серия плакатов к выставке «Архитектура Лины Бо Барди» на Архитектурной биеннале в Венеции. 2004 Плакаты построены на простых черно-белых фотографиях архитектурных произве-дений Лины Бо Барди (1914–1992), итальянки, эмигрировавшей в Бразилию. На последнем плакате серии ее имя, крупно, фактурно выдавленное в бетоне, отражает любовь архитектора к материалу, простоту и брутальность, которые она исповедовала в своем творчестве.

lecture all'ist. europeo di design, milano 02/2006

Плакат к 60-летию гибели Х.К.Веркмана. 2005
Хенрик Николаас Веркман в 1920-е годы редактировал и издавал в Голландии журнал «The Next Call», который был одним из наиболее инновационных изданий в области типографики. В 30-е годы он устраивал выставки авангардистского искусства, занимался визуальной поэзией. В 40-е – издавал книги, которые оказывали культурное противодействие немецкой оккупации. В самом конце войны он был арестован по подозрению в производстве нелегальной печатной продукции. Допросы и обыски не принесли результата, но фашисты расстреляли его без суда 10 апреля 1945 года, вымещая на нем бессильную злобу и выражая ненависть к его искусству. Об этом подробно рассказывают красные и синие строки мелкокегельного набора, заполняющие белый плакат Сонноли, но главное на нем – резкие черные буквы, которые служат памятником голландскому дизайнеру и издателю.

Плакат к выставке «Sanaa». 2005. Фото Массимо Гардоне Плакат к выставке архитекторов Кажио Седжимы и Рю Нишицавы, работающих под брендом «Sanaa». Их произведения отличаются минимализмом, иррациональностью и светоносностью. Сонноли постарался создать визуальную среду, соответствующую архитектуре талантливых молодых мастеров. Легкий шрифт плавает в полупрозрачном пространстве «нереальной реальности», пронизанной люминесцентным, но теплым и гармоничным светом.

Плакат к выставке «Sanaa». 2005
Плакат к выставке архитекторов Кажио Седжимы и Рю Нишицавы, работающих под брендом «Sanaa». Их произведения отличаются минимализмом, иррациональностью и светоносностью. Сонноли постарался создать визуальную среду, соответствующую архитектуре талантливых молодых мастеров. Легкий шрифт плавает в полупрозрачном пространстве «нереальной реальности», пронизанной люминесцентным, но теплым и гармоничным светом.

Плакат «Пекинские Олимпийские игры». 2006
Плакат сделан для международной выставки, посвященной Олимпиаде в Пекине. На плакате – выступающая из белого листа скульптура со стадиона Марми в Риме, открытого в 1932 году. Стадион, называющийся сегодня «Foro Оlimpico», раньше был известен как «Foro Mussolini». Его статуи представляют собой типичный образец искусства итальянского фашизма, использовавшего спорт и Олимпийские игры для политической пропаганды. По мысли Сонноли, Олимпиады могут служить пропаганде только демократии и прав человека. Олимпийские кольца сделаны на плакате красными и заключены в тонкую квадратную рамку, вызывая ассоциации с традиционными китайскими печатями. Вертикальные строки надписи со сверх контрастным сопоставлением элементов букв напоминают иероглифы.

Логотип «Carlo Goldoni». 2007 Карло Гольдони называют «итальянским Мольером» и «отцом итальянской коме-дии». Простой по структуре логотип, разработанный к 300-летию со дня рождения великого драматурга, Сонноли украсил витиеватыми барочными узорами, подобно тому, как Гольдони обогатил повествовательные структуры комедий любовными ин-тригами. Логотип может быть перекомпонован четырьмя разными способами.

2007
Карло Гольдони называют «итальянским Мольером» и «отцом итальянской комедии». Простой по структуре логотип, разработанный к 300-летию со дня рождения великого драматурга, Сонноли украсил витиеватыми барочными узорами, подобно тому, как Гольдони обогатил повествовательные структуры комедий любовными интригами. Логотип может быть перекомпонован четырьмя разными способами.

Плакат к выставке «Свобода и порядок» 2008
. Плакат посвящен выставке четырех европейских типографов. Он представляет собой скомканный и распрямленный бумажный лист – главное креативное пространство и основной рабочий материал дизайнеров-графиков. Поверх него – наклейка, оранжевый квадрат с четкой типографикой. Идея выставки выражена предельно просто.

Плакат памяти Сигео Фукуды. 2009
Плакат для международной дизайнерской акции памяти японского дизайнера-графика Сигео Фукуды, великого плакатиста и мастера оптических иллюзий. Надпись «To Shigeo Fukuda» на плакате Сонноли тоже превращает в оптическую загадку.

Плакат к Летней дизайн-школе в Урбино.2009
Буквы «S» на плакате не написаны, не набраны, они возникают как оптический результат пересечения кругов, чуть тронутых градиентной растяжкой тона. Простой черно-белый плакат с элементарной композицией чудесным образом становится космически сложным и светоносным. Это качество можно отнести ко всему творчеству Сонноли.

Сергей Серов. МАШИНЫ ВРЕМЕНИ ДАНА РАЙЗИНГЕРА.

Добавить комментарий

Главные черты творчества Дана Райзингера, одного из грандов мирового графического дизайна – колоссальная энергия, неистощимая изобретательность, внутренняя свобода и чистая радость жизни. В его дизайнерском творчестве сходятся крайности интеллектуального и эмоционального, предметного и беспредметного, декоративного и функционального, личного и социального, вечного и сиюминутного.

Dan Reisinger

Дан Райзингер родился в 1934 году в сербском городке Канижа в семье художников. Его отец писал пейзажные миниатюры и расписывал здания по всем Балканам. Во время войны он погиб в лагере. Дан Райзингер уцелел чудом. Большая часть его семьи не пережила Холокост. В 1949 году Дан Райзингер с матерью и отчимом эмигрировал в Израиль. Здесь он поступил в Академию художеств Бецалель в Иерусалиме, где застал среди ее преподавателей выпускников Баухауза.

В 1954 году Райзингер с отличием окончил иерусалимскую академию. Потом прошел курс дизайна почтовых марок под руководством английского дизайнера Абрама Геймса. В 1957-58 годах Райзингер работал в Брюсселе для Всемирной выставки «ЭКСПО-58». Там он выиграл Первую премию в конкурсе на плакат для международного павильона науки. Там же, в Бельгии, прошла первая персональная выставка Дана Райзингера. Тем не менее, он отправился в Англию, в Центральную школу искусств в Лондоне, чтобы в течение еще трех лет совершенствовать свой рисунок и живопись. Одновременно Райзингер разрабатывал дизайнерские проекты для Британской почтовой службы и других английских учреждений.

Затем он вернулся в Израиль и начал работать арт-директором крупнейшего рекламного агентства «Tal Arieli». Но в 1964 году он снова в Лондоне, в той же Центральной школе искусств. Тридцатилетний дизайнер-график решил теперь пройти курс сценографии и предметно-пространственного дизайна. Развитое сценическое мышление и пространственное воображение нашли себе применение во многих дизайнерских работах Райзингера, что свидетельствует о том, что перегородки между творческими областями не доходят до неба.

Возвратившись через три года в Израиль, Райзингер открыл собственную дизайн-студию в Тель-Авиве. В 1970 году его приняли в самую престижную международную ассоциацию дизайнеров-графиков – AGI, Интернациональный графический альянс. В 1976 году сначала в Музее Израиля в Иерусалиме, потом в государственном Музее изобразительных искусств в Тель-Авиве с успехом прошли выставки его дизайнерских работ. Дан Райзингер был первым дизайнером, чьи персональные выставки демонстрировались в художественных музеях.

В 80-е годы Райзингер работал в Париже. В начале 90-х – в Нью-Йорке. Дана Райзингера избрали членом Нью-йоркского арт-директорского клуба, почетным членом международной ассоциации «Brno Biennale» и Ассоциации дизайнеров Израиля. Его имя было увековечено в Зале славы «Мастера ХХ века» ИКОГРАДА, Международного совета ассоциаций по графическому дизайну.

В 2001 году Пекинский университет издал альбом о его творчестве. Он открывал серию «Великие мастера мирового графического дизайна». В 2004 году в связи с 70-летием со дня рождения была организована грандиозная выставка Дана Райзингера в Будапеште, в Национальном музее прикладного искусства. Затем его юбилейные выставки прошли в других столицах Восточной Европы – Белграде, Бухаресте, Варшаве, в родном городе дизайнера Канижа. Райзингер был удостоен высшей государственной награды Венгерской республики – ордена «Рыцарский крест».

Одна из его выставок называлась «Магия и логика». Известный искусствовед Гидеон Офрат написал: «Анализируя рациональные ходы дизайнерской мысли Дана Райзингера, мы всегда сталкиваемся с горячими чувствами страстного художника, а, глядя на его работы как на произведения современного искусства, видим сугубо дизайнерскую структурную логику, скрывающуюся в глубине. В центре расчетливой функциональности мы ощущаем свободу творчества, а в самом сердце чистых эстетических форм – практичность и конструктивность».

Сам Дан Райзингер так говорит об этом: «Дизайн, как и политика, – это искусство возможного. Дизайн находит возможности для мирного сосуществования противоположностей – красоты и пользы, разума и интуиции, рассудка и импульсивности. Для меня процесс работы представляет собой одновременно строгий расчёт и необъяснимое волшебство».

Cтрогий расчёт и необъяснимое волшебство – эта формула воплощается в логотипах, плакатах, во всем, что делает мастер. Но, кажется, нигде она не раскрывается так ярко, как в календарях Дана Райзингера.

Главная тема его календарей – ритмы времени. С помощью комбинаторики простых элементов он создает сложное, насыщенное пространство, свидетельствующее о неисчерпаемости креативных возможностей дизайна.

Формула модернистского дизайна – «minimax» – гласит: максимум содержания при минимуме формы. В календарях Райзингера она наполняется максимумом эмоций, остроумия, блестящей игры ума. Да и настоящей игры со зрителем, которому дизайнер предоставляет возможность участвовать в совместном творческом процессе. Райзингер превратил зрителя в соавтора своих календарей, он воплотил идею интерактивности задолго до появления самого этого понятия.

Дизайнерский потенциал Райзингера укоренен не только в реализме, во взрослой расчетливости и строгости, но и в детской непосредственности, ребячливости, в игровой стихии. Согласно Ф.Шиллеру, «чем больше человек играет, тем больше он человек». Кажется, что в своих календарях Райзингер сам не устает восхищаться чудом визуальной выразительности графического дизайна, игре творческих сил со временем и пространством, в которую он вовлекает и зрителя.

Самая знаменитая его работа в этом жанре – созданный в 1985 году календарь для Музея современного искусства в Нью-Йорке, МОМА.

Этот календарь Райзингера заставляет пережить гордость за нашу профессию. Борис Трофимов написал о нем: «Своим календарем Дан Райзингер потряс всех – перевернул представление о календаре как об объекте графического дизайна, вышел в третье измерение и включил зрителя в игру. Это просто шедевр!». А МОМА, заказавший Райзингеру календарь, на протяжении десяти лет использовал его для своих презентационных подарков.

Этот календарь вечный: числа, названия дней недели и месяцев устанавливаются вручную. Ты сам составляешь и цветовую композицию – с помощью тонких пластиковых листов, окрашенных с двух сторон в разные цвета и снабженных прорезями и отверстиями простой конфигурации. Таких листов всего шесть. Переворачивая и меняя их местами, ты создаешь тысячи разных произведений абстрактного искусства. В это трудно поверить: из шести листов – тысячи вариантов. Число сочетаний подсчитано математически: 46 000. Если каждый день менять образ, календаря хватит на 126 лет!

Казалось бы, календари – машины времени, бесстрастно размечающие его и уходящие вместе с ним в прошлое. Но у Дана Райзингера это машины по производству радости жизни, показывающие нам время не как средство для свершения дел, а как самоценность, как праздник, который всегда с тобой. Они побеждают время, выходят из-под его власти. Прикасаются к вечности и потому остаются всегда актуальными, созданными как будто для нынешнего года.

Сергей Серов. Первая публикация: INTERNI 2012, декабрь.

Все календари для компании «Iscar», производящей режущие инструменты для металлургической промышленности, сделаны Райзингером с использованием вырубки или разрезания бумаги. В этом 12-листном календаре зритель мог по собственному желанию сгибать различные сегменты листа, создавая эффектные колористические и объемно-пространственные композиции

Календарь для компании «Iscar».1984

ПРОТЕЙ ТЕМЕН

Добавить комментарий

«Ярчайшая звезда молодого московского дизайна» – так говорят о сегодняшнем герое нашего интервью. «Его имя стало нарицательным для яркого, вырви глаз, дизайна». Это имя – Протей Темен.

«Строго говоря, это больше, чем дизайн, ведь, работая на заказ, он диктует собственные решения и вряд ли может иначе. Поэтому и специализация у него соответствующая – клубы, концерты, веселье. Зато уж там для него нет ничего невозможного», – пишет о нем модный иллюстратор Виктор Меламед.

Фото с сайта автора http://proteytemen.com/

В России дизайнер вообще больше чем дизайнер. Это на Западе он может, не задумываясь, спокойно опираться на культурную и историческую традицию. А у нас дизайнер должен не только решать конкретную задачу, но и растапливать вокруг каждого своего проекта толщу вечной культурной мерзлоты, не приспособленной и равнодушной к красоте и удобству повседневной человеческой жизни.

Один из проектов Протея Темена буквально был сделан для условий вечной мерзлоты. Это серия огромных морозоустойчивых баннеров для прикрытия облупленных брандмауэров в Норильске, столице Заполярья. Они скрашивали жизнь местных жителей в долгие, депрессивные полярные ночи, поднимали им настроение. Разве могли они там быть другими, не яркими и не веселыми?

Впервые я увидел пару его плакатов на Отборочном комитете «Золотой пчелы 6» в 2004 году. Ему тогда было 20. Он еще приходил к нам в ВАШГД и, я помню, выглядел тогда как готический панк-металлист, маньяк-убийца, косящий под Мэрилина Мэнсона. Плакаты же его были довольно спокойные, традиционные – метафоры в духе польской школы, легко поддающиеся пересказу. Таким же был и плакат в акции, посвященной 20-летию Чернобыля: нога выбивает опору из-под земного шара, водруженного на пирамиду из кита, черепахи и слона. Потом он увлекся поп-артом и абстракционизмом, нашел свой узнаваемый стиль, оригинальный и острый, иногда действительно «вырви глаз». Но при этом имидж его стал, наоборот, вполне скромным и добропорядочным. «Это как-то связано между собой?» – спрашиваю я Протея.

«Когда я начинал, – отвечает он, – мне казалось, что метафора – это такой ключ к успеху. Спустя несколько лет я понял, что это глупость. Теперь метафоры типа «человек как бомба» я на дух не переношу, считаю вялыми. Ну а про костюм – это все трансформации времени. Никогда не делал из имиджа культа или какого-то расчета, так что изменения желаний не отслеживаю, но и не игнорирую. Все равно круче художников из Нью-Йорка 60-80-х по образу никого нет. Важно, чтобы было лет сорок, и морщинки, когда поговорить есть о чем».

Несколько лет он не сходит с профессиональной авансцены, оставаясь одним из самых интересных и ярких визуальных ньюс-мейкеров в нашем графическом дизайне. Он уже выступает с лекциями и мастер-классами, убеждает всех, что с помощью дизайна человек может познать добро и зло, что дизайн способен сделать нашу жизнь более красивой и счастливой.

Он родился в Москве, ходил в художественные школы, поучился немного на художественно-постановочном факультете в Гуманитарном институте телевидения и радио, затем еще немного в Международном институте рекламы. Потом стал арт-директором и лицом студии «Zunge Design», где проработал семь лет, занимаясь, в основном, клубной графикой, концертной, фестивальной афишей, корпоративной айдентикой и оформлением клубных пространств. В 2009-м совместно с Дмитрием Кавко основал художественную группу «Крови». Его работы участвовали в выставках на Кубе и во Франции, в Болгарии, Германии, Греции, Испании, Италии, Польше, США. Персональные выставки в составе группы «Крови» проходили в Москве, Новосибирске, Бордо…

Но продолжим, пожалуй, задавать ему вопросы.

Как в твоей жизни появился графический дизайн?

Если считать с самого первого заказа, то это произошло по протекции моего папы. Мне тогда было 14. Папа считал, раз человек умеет пользоваться Фотошопом, он должен быть при деле, оформлять его книжки. Так я начал делать обложки книг о домашних рыбах. Спустя три года я листал журнал «Как», и меня зацепили работы «Ostengruppe». Это стало каким-то переломным моментом в выборе профессии.

Кого ты мог бы назвать своими учителями?

Как я уже сказал, наибольшее влияние вначале на меня оказали Остены. Когда меня взяли в «Zunge Design», Гурон был там частым гостем. Его комментарии были всегда тактичны, но метки.

Потом Интернет. Я начал учиться на сайтах разных, приятных мне по духу людей. Могу сказать еще, что Дима Кавко, мой прекрасный друг, сам того не зная, заставляет меня двигаться дальше.

Видишь ли ты в своей творческой судьбе какие-то этапы, логику?

Осмысленность и постепенность не мой конек. Раза четыре голова переключалась так, что я по нескольку месяцев не мог работать. Осознавал, что все, что я делаю – полное дерьмо. Спустя какое-то время вырисовалась логика, сама собой. От чисто векторной графики к псевдо-польской, потом пошел в линогравюру, ее резко сменили мексиканско-старорусские геометрические узоры, после чего уже начал мять и геометрию. Сейчас модернизм вытравливаю щелочью.

Какие свои работы ты считаешь сегодня самыми важными для себя?

Определенно, важным этапом стал видеопроект «Passion». Он кристаллизовал то ощущение, которое томилось долгое время внутри. По причине своей видео-сущности он сильно свдинул мое восприятие и внутри поля статичной графики. У меня вообще как-то так получается: делаю год, потом ломается все, ничего не понимаю. Проходит месяц-два, появляется из воздуха проект, который внутри себя как будто сам несет зерно изменения. Тут важно не дать ему засохнуть, полить его вовремя, на солнце выставить, если говорить образно. Такими же этапными проектами были клуб «Культ», «Добротаризм», «Un Sedicesimo». Каждый раз моя маленькая новая эпоха. Интересно наблюдать, как всплывает забытый опыт, и приемчики, которые казались глупыми, отлично врастают в дело нового дня.

Как бы ты мог описать сегодня свое творческое кредо?

Кредо – слово не из моего лексикона. Я все время что-то меняю и передумываю. Не созрел еще для манифестов. Мне интересно делать все, что может быть привязано к абстрактной графике.

А видишь ли ты логику в развитии отечественного дизайна?

Смотря какие годы брать. Мне очевидно, что в 80-90-е был упущен важнейший кусок. А дальше пошел нахлест рынка, который и сейчас продолжает сегментировать потоки. Думаю, что развитие профессиональной среды – всего лишь проекция экономических и социальных изменений. Сейчас стало по-среднему лучше. Но потерялась личностность. Пересматриваю картинки 90-х и ностальгирую. Приятно видеть, что в плане вэб-разработок и интерфейсов мы делаем Запад. Но обидно, что дигитальное поле в полиграфии не добирает в мастерах. Ну и в бумагу уже не верю. В ней остался только процесс и история.

Как ты ощущаешь свое место в этом процессе?

Трогающий наблюдатель. Если есть возможность потрогать – делаю это. Но обычные правила игры в русский коммерческий дизайн мне совершенно неинтересны. Я и личные проекты делаю как художник, и заказной дизайн так же. Два поля легко пересекаются. Но, как в анекдоте – «всего одна цифра, а какая разница».

Какие черты русского дизайна ты считаешь перспективными, достойными развития?

Интерфейсы. Имиджевая графика. Ну а самое главное – эмоциональность и лирика. Но на рынок это не пускают практически. Стоит в лоу-паблише искать, да среди художников, связанных с фэшн-тусовкой.

Какой ты видишь роль графического дизайна?

Это образование. Насильственное, насаждаемое просвещение. Это битва воинов эстетики, где каждый молится своему богу, жертвуя время, но их стрелы все равно попадают в глаза не противнику, а случайным зрителям, которые, спасаясь от войны парадигм, бьются друг с другом лбами и падают, теряя сознание от мнимого переизбытка того, что мы, как представители профессии, еще не готовы им предложить в достаточном объеме.

Как графический дизайн связан с другими творческими областями, с другими видами дизайна? Изменилась ли эта роль в последнее время?

Как минимум, он стал доступнее и распространеннее. Если посмотреть на СМИ, дизайн почти везде находится в разделе «Art/Design». Для масс дизайн – это такая прикольная штучка. Аналог смешных картинок из Интернета. Это городское развлечение для масс. Профессионально он остался на своем месте – при проектировании объектов или графики все равно позовут того, кто умеет, если мы говорим о стоящем проекте.

Что ты думаешь по поводу журналов и книг на айпадах? Как вообще ты относишься к «ожившей» графике, образам и буквам на экране?

Я люблю все это, айпад купил в первом потоке, смотрю на нем красоту. Это вне возможностей конкуренции с ним обычного дизайна. Все, конечно, стабилизируется, найдет свое место, но факт – статичное может быть принесено на экран, а обратно никак не выйдет.

Кто твои ньюсмейкеры? Какие источники информации ты считаешь авторитетными?

Вот буквально недели две назад понял, что мой последний профессиональный оплот в айдентике – BrandNew. Underconsideration стал просматривать лишь раз в месяц. Мое поле информации – цифромасса. Имена авторов картинок, что я движением курсора сохраняю, мне даже неизвестны, и искать их не вижу смысла. Авторитетов нет, мне вообще кажется, что теперь проще без них – подключился к эстетически или тематически приятному потоку и идешь с ним. Год назад был с десяток сайтов для ежедневного прочтения, но сейчас скучно с ними. Чувствую, время уходит, и надо делать, а не смотреть.

Каковы, на твой взгляд, актуальные тенденции в графическом дизайне?

Тут такое дело, я мало верю в тенденции. Но верю в разные рынки и сферы коммуникации. Если следить по ним, то за последнее время они все остались как были: нью-агли, фэшн-люкс, молодая энергичная компания, как-будто-сам-сделал. Только теперь все хотят быть трансформируемыми и современными через это. Но и этой истории уже лет пять. Жду нового.

Какие молодые имена в российском графическом дизайне ты мог бы назвать?

Я люблю своих парней: Диму Кавко, ребят из группы «Sila», Тимура Ахметова. Они не то, чтобы только что появились, мы все идем давно в общем потоке. Но люблю их.

Достаточно давно ты стал выступать с лекциями и мастер-классами. Что, по твоему, самое важное в дизайнерском образовании?

Так давно, что свою первую лекцию я прочитал лет в 19. Что я мог тогда рассказать, не знаю. Но сейчас мне все меньше хочется читать для аудиторий, все больше интима. Думаю, в дизайн-образовании важна комплексность. Надо знать много всего, чтобы даже если сам не можешь сделать, то понимал, куда можно пойти и кого просить.

Что бы ты хотел пожелать студентам, молодым дизайнерам?

Чтобы они искали гармонию между коммерцией и экспрессивным «я – автор». Именно в поле молодого дизайна я сейчас четко вижу эту границу, это люди совершенно разных мировоззрений. А хочется не полярности, а мультикультурности.

Места пустого у нас полно, чтобы спокойно работать в своей нише. Можно даже начать понравившееся копировать, от этого отталкиваться, все равно будет по-своему. У нас славянская ментальность, она может побороть любой стиль своей внутренней брутальностью.

Сергей Серов. Первая публикация – INTERNI. – 2012.– №6

ИГОРЬ ГУРОВИЧ

Добавить комментарий

Дизайна у нас нет, а дизайнеры есть. Серия интервью с ключевыми фигурами отечественного графического дизайна разных поколений может помочь нам как-то осмыслить эту парадоксальную ситуацию. Наш сегодняшний герой – Игорь Гурович, один из культовых персонажей российской дизайнерской сцены.

Гурович – чудесный дизайнер и человек. Отзывчивый, легкий и яркий. Умный, честный, обладающий гражданской отвагой и профессиональной ответственностью. Это один из самых успешных наших дизайнеров-графиков. Нельзя сказать, чтобы он не думал о деньгах и славе, но он точно никогда не работал только ради них. Все, что он делает в дизайне, он делает, что называется, из любви к искусству, к нашей профессии, которая для него и труд, и мука, и отрада. А успех приходит тогда, когда его не ждешь.

Наибольшую популярность ему принесли плакаты, сделанные для культурного центра «Дом». Вместе со своими друзьями-коллегами ему удалось создать особый тип концертно-фестивального плаката, ставший своего рода современной классикой культурно-зрелищного жанра. И теперь множество значимых культурных событий проходит в визуальной аранжировке Игоря Гуровича и его команды. Подтверждая безграничные возможности графического дизайна, Гурович смело берется и за проекты в смежных творческих областях – в мебельном дизайне, сценографии, дизайне среды.

Все свои работы он стремится наделить человеческими качествами. «Категории “задушевное”, “доброе”, “нежное” к дизайну как к профессии не подходят. И это неправильно, – говорит Игорь Гурович. – У нас есть тайная мысль эти категории в профессию вернуть. Потому что профессия дизайнера – артистическая». И еще он утверждает, что «дизайн – это одна из немногих профессий, которая может сделать человека счастливым».

Игорь Гурович родился 8 мая1967 года в Риге. Окончил Московское высшее художественно-промышленное училище имени С.Строганова. Вместе с Эриком Белоусовым и Анной Наумовой он работал в издательстве «ИМА-пресс» (1995-2002). Совместно с ними в 2002 году основал дизайн-студию «Оstengruppe», а в 2008-м – компанию «Zoloto». И всегда, во всех коллективах, Игорь Гурович – душа и творческий лидер.

Среди его наград – Гран-при Московского международного фестиваля рекламы, Первое место на Фестивале цифровых технологий и компьютерного искусства «Pixel», Серебряный приз на выставке Нью-Йоркского арт-директорского клуба. Игорь Гурович – лауреат профессиональных дизайнерских премий «Родченко», «Виктория», «Design Innovation Award», «Golden Bee Award». Он – академик Академии графического дизайна, член Совета по культуре и искусству при Президенте России.

Интервью с Игорем Гуровичем записал Дмитрий Рекин, нижегородский дизайнер-график, главный редактор журнала «Мастер-класс», любезно предоставившего материалы своего первого номера.

Сергей Серов

Игорь, с чего все началось? Когда Вы поняли, что дизайн – Ваша судьба?

Во втором классе мне очень захотелось рисовать. Родители отвели меня в изостудию. Мама тогда поменяла работу, у нее появилось время таскать меня по выставкам и музеям. Этого было очень много в моем детстве. Подсовывала мне книжки. Благодаря ей, Модильяни и Лисицкий стали моими героями лет в 11. Она же нашла дизайн-студию, где с 6-го класса я готовился в Строгановку. Поступление в Строгановку было абсолютным счастьем и удачей. Я учился на автомобильном дизайне. Это был факультет с самым маленьким конкурсом, на другой я бы не поступил. А со второго курса я начал активно работать как график. «Агитплакат» под руководством Бориса Ефимова, газета «Спид-инфо», да и много еще где.

В какой момент Вы почувствовали себя полноценным членом графического цеха?

Наверное, в 1998-м. В жюри биеннале «Золотая пчела» приехал Алан Ле Кернек, позвонил и сказал, что хочет повидаться. До этого мы встречались один раз, и достаточно протокольно. А тут получилась встреча двух коллег, которые могут поговорить о плакатах, о жизни, опять о плакатах. Тогда я первый раз почувствовал, что взрослые, умные, любимые дизайнеры относятся к нам, тогда еще молодым има-прессовцам, с интересом и симпатией. Поскольку встроенность в европейский контекст волновала нас тогда гораздо больше, чем контекст российский, это была крайне важная встреча.

Одной из самых сложных задач для молодого дизайнера является поиск своего места в дизайнерской среде, поиск своего стиля, языка. Как Вы пришли к этому?

Очень много про это мы говорили с Андреем Шелютто. Я был два года его ассистентом с расширенными полномочиями. Заказов на плакаты было совсем мало, и каждый раз, делая новый, я пытался показать все, что умею, все, чему научился, что узнал за последние месяцы. Получалось как минимум глупо. И только тогда, когда начался большой проект с «Домом», началась кропотливая работа по выработке «самости». Было понятно, что дистанция длинная, не страшно ошибиться. Исчезла истерика, началась работа. Когда можно делать то, что нравится тебе, а не то, за что тебя похвалят.

Большую популярность Вам принесла работа над плакатами для культурного центра «Дом». Ваше сотрудничество стало постоянным. Как это произошло? Или такой клиент – дело случая, чистое везение?

Тут неточное слово «клиент». Мы никогда не были офисными дизайнерами. У каждого из нас было богатое художническое прошлое. Мы дружили, спорили, были легки на подъем и на бесплатную работу во имя искусства. И клуб «Дом» – это место, которое мы придумывали вместе с Рустамом Сулеймановым, покойным Колей Дмитриевым и многими другими прекрасными людьми. Даже хотели ставить шелкографский станок, самим печатать листы, совсем все по-честному. Пытались сделать место, где друзья и художники, которых мы уважаем, могли бы воплощать свои проекты. Но в последний момент со станком не получилось. Так что не про везение. Про дружбу и про желание делать. Ну и про то, какой прекрасный Рустам Сулейманов, без финансовой помощи которого, без идей которого не было бы клуба «Дом».

Как вообще складываются Ваши взаимоотношения с заказчиками? У нас в России стало правилом, что клиент учит, что и как делать. Каждый думает, что он разбирается в дизайне. Как в таких случаях поступать молодым дизайнера, как отстаивать свою позицию?

Самая правильная, продуктивная стратегия – любить людей, слушать, что они говорят, пытаться понять. Если вы внимательны и дружелюбны, у вас большие шансы выстроить правильные партнерские отношения. Только при таких отношениях возможно совместно работать над проектом.

Отстаивать свою позицию можно только тогда, когда отношения партнерские. В отношениях официантских ни о какой дизайнерской позиции речи быть не может. Так что важно уметь выстраивать отношения. К сожалению, этому не учат в России. Во многих европейских школах у дизайнеров есть курсы актерского мастерства, например. Крайне важный навык. Поэтому у меня отношения складываются с клиентами хорошо. Если не хорошо, мы не работаем. Зачем друг друга мучить?

В Вашей практике были случаи, когда настойчивость заказчика на своей точке зрения приводила к улучшению проекта?

Конечно, были. Неоднократно. Но я пытаюсь аккумулировать все надежды и чаяния заказчика до начала проектирования. И пытаюсь максимально попасть в задачу.

Среди Ваших клиентов много крупных брендов. Ваша студия оформляла такие серьезные мероприятия, как ММКФ, «Золотой орел», Экономический форум в Давосе. Как вам работалось? Ответственность не тяготила?

Я окончил Строгановку в 1991 году. Крайне веселое время. Приходилось делать самые разнообразные проекты для самых разнообразных людей. По окончании проекта возможности получить гонорар и поленом по башке были вполне сопоставимы. Все страхи, связанные с работой, закончились тогда. Проект может получиться или не получиться. Не получится – значит будет в биографии провальный проект. Но начинать проект с мыслью о том, что он может не получиться – наиглупейшая и проигрышная стратегия.

Как Вы пришли к объектному дизайну? Дало о себе знать образование промышленного дизайнера?

Не связанные с образованием процессы. В какой-то момент времени захотелось расширить инструментарий. Не знаю обязательный ли это опыт, но для меня он был крайне полезен. К тому же мы в тот момент много занимались декорациями, поэтому скачок в объем был не таким уж неожиданным.

В последнее время ведется много дискуссий о том, что плакат изжил свой век. Приходит поколение новых технологий, в том числе мультимедийных, и для плаката в современной среде не остается места. Вы согласны с такой позицией?

Плакат как классический инструмент оповещения, конечно, себя изжил. Но многие его функции, в прошлом второстепенные, сегодня стали крайне актуальными. Плакат организует среду. Он стал частью городского ландшафта, без которого жизнь города трудно представима. Плакат декларирует присутствие. Плакат множит культурные или субкультурные коды, обозначая ареалы обитания, как граффити. И плакат – бесспорная материальная ценность, предмет коллекционирования. Вспомните японские оттиски на последней «Золотой пчеле»! Поэтому мы еще повоюем.

Как Вы воспринимаете прогресс технологий? Не возникает порой ощущения, что уже не успеваешь за новыми веяниями? Все так быстро развивается, одно приходит на смену другому…

Ну и что, что не успеваем? Мне кажется, это не беда. Технология – это же инструмент для воплощения идей. Многие технологии в жизни совсем никогда не пригодятся. Как 90 % фильтров в Фотошопе. Осваивать то, что нужно, и не париться о том, что не нужно. Оставляя силы для главного.

Возвращаясь к плакату, хочется отметить, что в Европе плакат живет и процветает. Там для этого созданы все условия. А у нас совсем другая ситуация. И может надо говорить не о вымирании жанра, а об отсутствии визуальной культуры в обществе и об элементарном нежелании государства как-то участвовать в решении этих проблем?

Да и в Европе все тоже не очень просто. И многие прекрасные плакатисты живут больше преподаванием, чем плакатными гонорарами, как это было двадцать лет назад. Но, тем не менее, плакат востребован, востребованы культурные коммуникации. Невозможно представить Париж без плакатов Бабура, Лувра или Гранд-опера. Это культурная традиция. У нас такой традиции нет. Наша традиция в том, что государство или культурная институция, заказывающая плакат, пытается превратиться из заказчика в арт-директора. Есть неискоренимая боязнь высказывания, сколько-нибудь отличного от общепринятого. Нашу рекламу журнала «Эксперт» чиновники запретили из-за боязни, что она может не понравиться Лужкову, если он ее увидит. Тот и не увидел ничего – не успел. Боялись. О каких смелых и красивых решениях можно говорить? Хотя в последние годы стали к нам приходить люди собственно именно за нашими решениями, стали заказывать плакаты.

Говоря о плакате, нельзя не затронуть социальную сторону вопроса. Проблем в нашем обществе много, но нет практически никакого резонанса со стороны дизайнерского сообщества. Почему? Дизайнеры сыты и всем довольны?

Как-то странно среди сытых и довольных выделять дизайнеров. Государство и граждане связаны только общей территорией и живут самостоятельными жизнями в режиме полного игнорирования друг друга. Друг от друга сильно устав. И пламенный текст некому адресовать. Государству все равно, а народ и так все знает. Его уже ничем не удивишь. Обидно только, что эту взрослую и пошлую мудрость разделяют и молодые дизайнеры. От них хотелось бы хоть крохотного намека на бунт. Но всех засосала опасная трясина.]

Какие проблемы на Ваш взгляд актуальны на сегодняшний день в профессии?

Главная, на мой взгляд, проблема – потеря дизайном социального статуса. Профессия окончательно стала официантской. И не может быть ни уважения, ни интереса к идеям, рожденным официантским сообществом. И разговора равного быть не может.

По Вашему мнению, существует российская школа дизайна?

Не существует. Национальную школу характеризуют точно сформулированные ответы на два важных вопроса: зачем мы это делаем и почему мы это делаем так. У нас же эти вопросы мало кого волнуют. Потому дизайнеры есть, а школы нет.

Какое место занимает российский дизайн в мире? Можно ли его сопоставить, например, с европейским дизайном?

Не знаю, какое место. Точно не первые места. И с европейским дизайном его нельзя сопоставить. Речь не о качестве, а о тех проблемах, которые дизайн решает. Европейцы используют дизайн как инструмент: объяснить, улучшить, рассказать, продать, удивить. В России дизайн нужен, когда есть дырка в стене, а денег на ремонт нет. Тогда дизайнер делает банер, и дырку завешивают. Больше он практически не для чего не нужен.

Вы много ездите по миру, выступаете с лекциями и мастер-классами. Как Вас встречает иностранная молодежь? Чем отличается европейский студент от российского?

Встречают хорошо. Хотя думаю, что мы для них – некоторая экзотика. Из непонятной холодной страны, а работы, хотя диковатые, но вполне европейские. Выглядят тоже вполне по-европейски, политического убежища не просят, хотя ужасы рассказывают.

А студенты европейские мне симпатичны гораздо более, чем российские. Поскольку дизайн в Европе – хорошо отлаженная индустрия, то много разнообразных алгоритмов карьерного роста. И дети это знают, и точно знают, чего они хотят. Они не могут попасть в твою группу случайно. Студенты выбирают профессора. Потому понятные, прозрачные отношения и неформальная работа, не ради галочки. Будут добиваться ответа на все интересующие их вопросы. Европейские студенты в общей массе гораздо менее инфантильны, чем российские.

Что дает Игорю Гуровичу общение с молодежью?

Когда молодежь интересная – мне интересно. Иногда бывает совсем не интересно. Мне трудно сказать, что общение с молодежью как-то отличается от общения с немолодежью. Общение же как процесс очень люблю. Споры-разговоры. Мне кажется, что дизайнер, который не может словами выразить свою мысль, никогда не сможет выразить ее образами. Я за разговаривающих дизайнеров.

Как работает Игорь Гурович?

11-13 часов в день. Из них половина, так получается, это встречи и разговоры. Не могу сказать, что делаю что-то без удовольствия. Дни летят быстро.

Что творится в душе, когда рождается новое произведение? Что помогает? Любовь, музыка, хорошая погода?

Те физические ощущения, ту радость, которую испытываешь, когда в работе все сходится – это и есть главный наркотик. Чтобы это испытывать, хочется работать еще больше. А помогает – не совсем точное слово. Важно, чтоб ничего не мешало.

Судя по Вашим плакатам, Вы любите живой материал, его пластику, фактуру. Какую роль в таких случаях занимает компьютер?

Это инструмент для сборки. Ну и мне рядом с компьютером комфортно думать.

Что такое дизайн в Вашем понимании?

Это создание крайне личного способа универсального описания мира.

Первая публикация: INTERNI, 2011, ноябрь